Летом в выходной бабушка делала мороженое. У нее была мороженица, еще довоенная. Такой высокий металлический цилиндр, куда закладывались продукты. Сверху он закрывался крышкой с горизонтальной ручкой, за которую нужно было взяться и вращать цилиндр. Цилиндр вставлялся в бочонок большего диаметра. В пространство между ними засыпался колотый лед и соль. Лед брали в ледниках. Холодильников тогда еще ни у кого не было. Были погреба и большие ледники - в больницах, при магазинах, на складах. Ледники возвышались как небольшие пригорки, летом, покрытые травой, а зимой мы катались с них на санках, раскатывая ледовые трассы. Мороженое в Верховцево тогда ещё не продавалось. Бабушка кипятила молоко, добавляла в него взбитые желтки с сахаром - "гоголь-моголь", ваниль. Все остужалось, выливалось в цилиндр, и он вращался за ручку на крышке до замораживания. Мороженое получалось с крупинками. Ванильное. А если добавить какие-нибудь ягоды: клубнику, малину, то фруктовое - розовое и пахучее. Позже мороженое стали продавать на вокзале и на базарной площади возле магазина. Привозили тележку с ящиком, в котором стояли высокие алюминиевые цилиндры, обложенные сухим льдом. Когда открывали ящик, лед испускал белый густой пар. Продавщица в белом переднике набирала мороженое большой ложкой, раскладывала в бумажные картонные бежевые стаканчики и взвешивала их на весах. Брали все грамм по 100, больше в такой стаканчик и не помещалось. Еще полагалась плоская шероховатая палочка, с закругленными краями. Во рту оставался ее деревянный привкус. Мороженое привозили сливочное - оно было белое и крем-брюле - слегка розоватое.
Застолья. На все праздники - Новый год, 1 мая, 7 ноября у нас обязательно собирались гости. Бабушкины приятели и сослуживцы - врачи, лаборанты. Зав. библиотекой при клубе железнодорожников, заведующая детским садом и некоторые воспитательницы, инженеры со станции. Приезжали и родственники из Днепропетровска. Родичей в Верховцево у нас не было. У бабушки был хлебосольный открытый дом. Она умела вкусно готовить и щедро угощать. Бабушка фаршировала щуку. Целиком, с длинноносой головой и хвостом. Она как будто плыла в легком, слегка дрожащем желе среди кружков сиреневато - бордового бурачка. Есть ее было вкусно, полив уксусом. Еще обязательно запекались утки целиком, с разложенной вокруг картошкой. Мама готовила наш любимый салат оливье. И только с говядиной, никакой вареной колбасы. Да её тогда и не было. С колбасой оливье как в столовке. Варили обязательный холодец. С петухом. Или на свиных ножках. Бабушкины маринованные огурцы были особенные. Они выбирались приблизительно одного размера, небольшие. Твердые, хрустящие, очень острые. Душистые и перченые. Бабушка мариновала их каким-то особым способом с хреном, вишневыми листьями, горьким перцем, чесноком, укропом, салицилкой и водкой. Таких я больше ни у кого не ела. Фаршировались яйца. Пыжи. Рецепт этой острой закуски привезла мама из опыта офицерских застолий. Внутри крутых яиц - желток, смешанный с горчицей, солью, перцем и уксусом. Они и назывались соответственно - пыжи! Это взрыв во рту после рюмки водки. Выходит, получалось два взрыва. Последовательно. Вообще-то, странно. Еще обязательно на столе были черные, сочные, блестящие маслины с косточками. Крупные, мясистые. Не те дикие, мелкие как смородина, что мы срывали, забравшись на придорожные деревья. Соленые в бочках. Они продавались тогда на вес. И отпускались в кульках из плотной оберточной светло-коричневой бумаги. Были они в любом сельпо, как черная и красная икра, которая стояла на витрине в белых эмалированных лотках. Я не понимала, как бабушка могла есть эти самые маслины. Не сладкие, а соленые и жирные, как селедка. Однажды попробовав, я не смогла одолеть одну ягоду и выплюнула. Больше не прикасалась к ним вплоть до весьма зрелого возраста, когда распробовала. Бабушка и мама пекли вкусные наполеоны, рулеты с маком, бисквиты и медовики. Я обязательно тут же пристраивалась повозиться с мукой, обсыпаться ею и засыпать все вокруг на столе и под столом. Любила раскатывать жгутики из теста, а кусочки сладкого теста норовила тайком есть сырыми. Мама и баба Лида поощряли мое кулинарное рвение. Только не разрешали глотать сырое тесто, стращая меня каким-то жутким "заворотом кишок". С детства с удовольствием помогала лепить вареники. Правда, получались они у меня неказистые, как лапти. А у мамы - ровненькие, полненькие, одного размера и формы
Помню, помогала (или мешала, но меня никогда не прогоняли, не раздражаясь моей неловкостью или медлительностью) печь пирожные - трубочки. Формой для них были кулечки, склеенные из плотной бумаги. Их сворачивали из внутреннего двойного глянцевого листа иллюстраций картин или обложки журнала "Огонек". Потом бабушке на заказ сделали металлические трубочки. Это были такие конусообразные миниатюрные кулечки. На них наматывались по спирали тонкие, вырезанные специальным колесиком с зубчиками, узкие полосочки слоеного теста и выпекались небольшие трубочки. Когда они остывали, их заполняли белковым кремом. Еще пекли небольшие продолговатые эклеры с заварным кремом и шоколадной помадкой. В доме пахло тестом и ванилью. Пекли летом в небольшой электрической духовке. Это такой металлический прямоугольный невысокий шкафчик на ножках. Туда помещалось два листика - противня с тестом. Ставилась духовка или на металлический, или на асбестовый лист. В целях противопожарной безопасности. Впоследствии, полвека спустя, оказалось, что асбест очень вреден своими выделениями в воздух и из кухонь его изъяли. Но тогда этого никто не знал, асбестовые листы долго и широко использовались в качестве теплоизоляции. Зимой пекли в духовке, которая была вделана в кухонную печь с конфорками. Топилась печь дровами и углем. На ней готовили еду и она обогревала кухню и комнату.
Пили у нас дома немного, но вкусно. Была вишневая наливка, которую делала бабушка. Хранили ее всегда в трехлитровом, стеклянном бутыльке. В темноте, в глубине плательного шкафа. Еще бабушка настаивала водку на лимонных корочках. Подавалась к столу она обязательно в стеклянном голубоватом небольшом графинчике. Для детей - сладкая крем-сода. И колючая сельтерская вода взрослым. Сельтерской называлась шипучая минеральная соляно-углекислая вода по названию источника в селении Сельтерс в Германии. Потом долго вся минеральная вода, наверное по инерции, называлась сельтерской. Продавалась она в стеклянных бутылках. Бабушка посылала меня, когда я уже ходила в школу, за этой водой в киоск на вокзал. Сдачу, которая у меня оставалась никогда не отбирали, и я удовольствием бегала за всякими мелкими покупками.
Дома у нас была "Книга о вкусной и здоровой пище". Тяжелая, толстая, в жестком коричневом коленкоровом переплете. Была она почти в каждой семье. Выпустили ее первый раз в 1952 году. А потом издавали каждый год, и в 1953, и в 1954. В короткий срок распродали 1,5 миллиона штук. В предисловии за 1955 год сообщили, про многочисленные просьбы о переиздании, что естественно, "свидетельствует о большой популярности её среди населения". "...желая как можно полнее удовлетворить спрос..." издали еще миллион экземпляров. У нас была одна из этого миллиона. Стоила она 15 руб. На оборотной стороне переплета, на развороте, было фото, ломящегося от изобилия праздничного стола. Запеченный молочный поросенок. Заливная осетровая рыба. Икра зернистая красная и паюсная черная в хрустальных вазочках и больших жестяных банках. Украшением и гарниром к изысканным блюдам были крупные блестящие маслины, зеленый горошек. Золотились копченые шпроты во вскрытых банках. Стол был заставлен винами и коньяками, советским шампанским в парадном бочонке со льдом. Фруктовыми вазами, с выпадающими из них гроздьями винограда, яблоками, грушами и персиками. Отдельными главами давались рекомендации рационального питания с примерным выбором блюд и сервировкой стола с закусочными, мелкими, глубокими, десертными тарелками, супницей, соусниками и бульонными чашками. С первых же страниц на читателя обрушивались несметные горы буженины, карбонатов, балыков, сосисок и колбас. Траулеры, засыпанные под завязку лососевой, кетовой, осетровой рыбой, крабами и селедкой спешили к родным берегам из дальних походов. Высились многоярусные витрины овощных, рыбных, молочных и фруктовых консервов. Настигали рассыпающиеся под собственной тяжестью нагромождения отборных, мичуринских овощей и фруктов. Иллюзия изобилия и доступности не вызывала сомнений. На первой странице крупными литерами констатировалось: "Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, но и возможность зажиточной и культурной жизни. И.Сталин." То, что все эти "блага и зажиточная жизнь" большей части народа были не по карману, никого не волновало. Долгие годы декларативность выдавалась за действительность. Красочно и щедро иллюстрированная книга, рисовала несметные богатства страны, неумолимо и неминуемо "воздвигающей величественное здание коммунизма". Книгу листали и наслаждались жизнью. Она дарила мнимое ощущение стабильности, уверенности в завтрашнем дне и твердое убеждение, что настанет день и такая же скатерть-самобранка развернется и перед тобой. Заканчивалась она таким же ярким разворотом окончания застолья -десерта (с французского - блюда, подаваемого в окончание обеда). Большие, толстые плитки отборного шоколада, щедро разложенные на белой скатерти, подарочные коробки конфет, пирожные и печенья. Красные грузинские вина. И роскошная сервировка посудой изысканного тончайшего фарфора. Это при том, что половина страны, ела "баланду" алюминиевыми ложками из таких же алюминиевых мисок. В зоне. В ГУЛАГе. Как потом оказалось, ни в чем не виновная половина. Из ряда таких же несбыточных фантазий и искаженных восприятий были фильмы того времени "Свинарка и пастух", "Кубанские казаки". Чистая пропаганда. Но люди так устали от войны, разрухи, голода и нищеты, что "обманываться были рады" и с готовностью принимали красивую яркую сказку об изобилии, душевной щедрости и чистоте. Жаждали любви, искренности, верности, тепла, надежности и счастливого конца. Добро было обязано победить зло. И изобилие неминуемо настигнуть всех без исключения. Как и надвигающийся неминуемый коммунизм.
Стрый. Все мои дошкольные воспоминания - это лето у бабушки в Верховцево. Зима - это Львов, Ужгород и Стрый. В Стрые мы жили в коммунальной квартире. Папа, мама и я. Туда меня привезли маленькую. У меня в свидетельстве о рождении записан город Львов. Отец в то время служил в тех местах. Хотя рожала меня мама в бабушкиной больнице в Верховцево. Ну, а где еще? Мама совсем молоденькая, хрупкая, папа вечно в редакции, в командировках. Спустя некоторое время папа забрал нас с мамой и зарегистрировал мое рождение во Львовском ЗАГСе. Мне всегда нравилась эта запись в паспорте - место рождения г.Львов. Я ею любовалась. И город этот был особенный. Таким он и остается. Все мечтаю опять там побывать. Погулять по его узким мощеным улочкам, задирать голову, рассматривая старинные островерхие здания с витиеватой лепниной на фасадах, побывать в известном парке Стрыйский замок, посидеть в знаменитых львовских "кавярнях". Кажется, даже ощущаю насыщенный аромат горячей львовской "кавы". Послушать "лагидну западенську мову". С именем тоже была папина самодеятельность. Мама хотела назвать меня Стэлла - звезда. И отец пошел в отдел записи актов гражданского состояния с этим ее пожеланием. Но по дороге передумал и решил, что с именем дочери Сталина моя жизнь будет счастливей. Так я стала Светланой в честь дочери Генералиссимуса - Светланы Аллилуевой. Безоблачной жизнь моя не стала. Но я отцу за имя благодарна. В то время Стэлла была, что белая ворона. Я знаю, что стеснялась бы такого имени и комплексовала бы. А Светлана - было и красиво, и нежно, и тогда еще не заезжено. Имени своему я радовалась и чувствовала себя комфортно. Кстати, Сергей Михалков в 40-вые годы написал колыбельную "Светлана". Посвятив ее дочери Сталина. Тем самым, заслужив себе титул лучшего поэта страны. Слова Гимна СССР написал тоже он.
Так вот, в Стрые у нас была комната в коммуналке. Тогда все так жили. Мебель обычная для того времени. Родительская металлическая кровать, платяной двухстворчатый шкаф. Деревянная детская кроватка и стол посреди комнаты, укрытый бархатной коричневой скатертью с бахромой, в окружении венских гнутых стульев. Всё сплошь казенное. Соседями нашими были Розенбаумы. Семен Лазаревич и Екатерина Андрияновна. Семен Лазаревич работал с отцом в редакции гарнизонной газеты. В прихожей стояло общее трюмо - высокое стоячее зеркало с тумбочкой внизу. Вечером, придя домой, и, увидев, заеложенное на уровне моего роста зеркало, он добродушно констатировал - "Опять Светка собой любовалась!".
Первая фотография, сделанная в Стрые, датируется мартом 1951года. Мне 2 с половиной года. Семейство снято на фоне казенного шкафа. Родители сидят рядом. Мама в красивом платье. Шотландка, комбинированная с гладкой темной шерстью в тон клетки. Высокие плечики. Мама шила сама. Всегда модно, со вкусом. Всегда все сидит ладно на ее стройной, по девичьи тоненькой фигурке. Рядом отец в кителе с майорскими погонами. На руках у папы я. Мне мама пошила платье из шерстяной шотландки с фигурной кокеткой с длинным рукавом и воротничком-стоечкой. В волосах большой яркий бант. Папа держит меня нежно и надежно. Мама доверительно прислонилась к нему. Я смотрю на мир открыто и заинтересовано. Папа спокоен, уверен и улыбчив. Жизнь только начинается.
Свободное копирование
