Часть первая_7

Когда папа приезжал в Верховцево, то ли привозил нас к бабушке в гости, то ли забирал нас - был праздник. Готовился праздничный обед. Обязательно под каким-нибудь предлогом прибегал кто-нибудь из маминых приятельниц. Маме завидовали незамужние подруги. Еще бы, красивый, бравый, боевой офицер. Воевавший, дошедший до Берлина. Вся грудь в орденах. Он всегда приезжал при параде. В военной форме. Перетянутый кожаными ремнями портупеи поверх гимнастерки. Со светлой, кофе с молоком, жесткой новенькой планшеткой. Сверху она гладкая, блестящая, застёгивающаяся на тонкий ремешок. А изнутри розоватая бархатистая. Со множеством отделений для топографических карт, карманов для документов и настроченных держателей для карандашей. Пронзительно пахла кожей. Тогда, после войны, так ходили офицеры. Заботливый муж и отец. Образованный. Журналист. Поэт. После войны папа работал корреспондентом в Западной Украине в гарнизонной газете "ЗА СОВЕТСКУЮ РОДИНУ". Писал много, подписывался Д. Викторов, Д. Верховцев (выбран псевдоним знаково, - обозначая дорогой его сердцу городок). У нас хранится подшивка газеты за 1951 год с его статьями. Был спецкором газеты "СТАЛИНСКОЕ ЗНАМЯ". Там подписывался В.Доломанов

В то время военные корреспонденты были "героями нашего времени". Какая слава окружала самого известного из них Константина Симонова! Все следили за его романом с киноактрисой Валентиной Серовой, невольно перенося и примеряя на себя их роли. Это ей Симонов написал стихотворение "Жди меня, и я вернусь..." Оно было написано в 1941 году и напечатано в главной газете страны "Правде". Солдаты знали его наизусть. Впоследствии его положили на музыку и песню пел наш украинский певец Юрий Гуляев. Я, конечно же, знаю эти стихи на память.

Много раз папа ездил в командировки в воинские части, дислоцированные за границей. Как-то в Верховцево он приехал прямо из такой командировки. Из Германии. Привез два чемодана подарков. Один для нас. Другой для своей младшей сестры Любочки, племянников и папиной мамы. Жили они недалеко - в Запорожье. Племянников к тому времени было как минимум трое, а в последствии шестеро. Маме и Любочке он привез красивые и модные наряды. Платья, костюмы, пальто. Маме он привез пальто-реглан. Легкое, свободное, недлинное. Драповое. Горчичного цвета на блестящей светлой подкладке. Ткань в крупную тисненную елочку. С большим воротником, с отворотами на рукавах. Впереди три крупные пуговицы. Пальто для европейского города. Где чисто, красиво, множество ярких витрин и тротуарная плитка вместо разбитых дорог. В провинциальном Верховцево оно оказалось инородным и провисело в шкафу 20 лет. Впоследствии, когда я стала студенткой, мама пошила мне замечательный модный зимний сарафан. Носили такие с шерстяным свитером. Еще из подарков маме был дорожный комплект. В черно-горчичную мелкую клетку. Из укороченного полупальто и узкой юбки со шлицей сзади. Все на скользящей шелковой подкладке темно горчичного цвета. С отделкой по воротнику и карманам полосками черной кожи. И обтянутыми кожей пуговицами. Привез бархатную темно красную косынку. Тонкие чулки. Шляпу с полями. Отрез темно синего панбархата на выходное платье. Модную в Европе элегантную сумочку. Украшение в красивой плоской коробочке, с шелковой подкладкой и золотым тиснением. Он знал в этом толк. А мама была модница. Детям игрушки, сладости, елочные украшения. Яркие твердые раскладные объемные книжки-картинки. Глянцевые, с невероятно красивыми разноцветными рисунками. В Союзе тогда таких не было. Папа купил небольшую статуэтку немецкого фарфора. Две бегущие рядом белые "в яблоках" лошади. Буд-то слышится их жаркое дыхание. Развеваются на ветру шелковистые гривы. Душа донского казака грезила о степном раздолье и "топоте копыт". Всю жизнь кони стояли на самом почетном месте. Тридцать лет назад это было, конечно же, пианино. Сейчас они украшают полочку рядом с фотографиями родителей. На снимках папа и мама такие же молодые и красивые, какими были пол века назад.

Папины стихи для детей.  У нас сохранились более 10 немецких открыток. Это цветные яркие детские картинки с кукольно красивыми маленькими девочками, малышами, щенками, утятами. Когда папа был в длительной командировке в Германии в марте 1950 года, он присылал их с маленькими стихами-посвящениями. У них с мамой была небольшая размолвка. Мама не отвечала на его послания, а папа настойчиво добивался её расположения. Циклом детских стихов для меня. Первые стихи были отправлены 1 марта. На открытке малыш в соломенной шляпе, маечке и бирюзовых длинных штанишках. В правой руке он несет, держа через плечо огромный цветок на длинном стебле. А на локте левой руки болтается металлическая большущая садовая лейка. Рядом бодро марширует на двух лапках божья коровка. Шагают они по зеленой траве мимо голубых полевых колокольчиков. Папа сочинил:

Кто цветок большой несет,

С поливальником идет.

С петухами, очень рано

Пробуждается Светлана.

С нею вместе, всем - молчок

Просыпается жучок.

И спешат они вдвоем:

Грядки вовремя польем!

Папа.

И приписал пару слов для мамы:  "Нонночка, от тебя все нет писем. Почему? Что случилось? Обнимаю и крепко целую. Твой Виктор".

Следующую открытку он отправил через три дня, 4 марта. На ней симпатичный рисованный кукольного вида взлохмаченный малыш держит в руках бутерброд и что-то объясняет маленькому резвому щенку. А игривый молодой щенок пытается растерзать мягкого игрушечного мишку.

Ой, какой проказник Чарка.

Мишка бедный чуть живой.

Знай же, Чарка, будет жарко

От Светланы боевой.

Папа. 4.03050г. Германия.

Через девять дней папа опять прислал открытку.

На открытке очаровательная кукольная девочка, вся в кудряшках с большим букетом голубых колокольчиков. На обороте он написал:

Это кто ж такой с букетом

Колокольчиков степных?

Ах! Да это ж наша Света

Преподносит маме их.

И приписал, как обычно, несколько строк: "Папа шлет Светланочке свой самый сердечный привет. Если мама будет ревновать, то передай и ей заодно поцелуй. Все-таки, как не говори, мама! Да еще маленькая, такая, как ты. Твой папа".

На следующей открытке - цветной фотографии румяной, "кровь с молоком" светловолосой маленькой красавицы папа написал:

От того мы так румяны,

Потому мы так сильны,

Что мы в жирную сметану,

В молоко мы влюблены.

И еще в пампушки, в слойки,

И в воздушные блины.

"Папа шлет Светланочке эту открытку для того, что бы она была такой же толстушкой. Твой папа. Полевая почта 78251".

На фото, где девочка в соломенной шляпке-панамке прижимает к груди маленькую куколку в национальном костюме папа написал:

Вот как любит Светочка

Свою куклу-деточку.

Мы с тобою, мой кукленок

Очень весело живем:

И без сосок, без пеленок

Поразительно растем!!!

"Папа приветствует свою доченьку. Он знает, что она растет умницей-разумницей. Передай мой привет бабушке и мамочке. Тебя нежно целует твой папа. 03.50".

На следующей яркой рисованной открытке, где маленькую девчушку, бросающую корм утятам, ухватила за подол платья гусыня, папа сочинил такие строчки:

Она вышла покормить утят

Утята очень есть хотят.

А их мамаша что-то злится.

Ну и вредная же птица.

"Папа шлет Светлане свой привет. Нежно, нежно целует свою славную доченьку. Скажи маме пусть она заведет утят и ты будешь их кормить, как эта девочка. И еще скажи ей, что папа обнимает и целует ее нежно, нежно".

24 марта на (седьмой) по счету открытке папа написал:

Вновь весна идет по свету,

Расцветает "белый свет"

И Светланочка соседу

Преподносит свой букет. Папа.

Он всегда с любовью выбирал любую безделицу: будь то открытка, детская книжечка, музыкальная говорящая открытка -пластинка, игрушка. Даже конфеты. Обязательно в красивых ярких фантиках или коробках. И обыгрывал это в стишках. Персональных. Именно мне и Вовчику. А когда они только познакомились с мамой в госпитале в Армении, и после лечения он вернулся на фронт, то присылал маме с войны свои маленькие письма не в обычных треугольничках. Как-то умудрялся найти открытку и написать письмо на ней. Об этом подробно я еще напишу.

Кукла. У нас во дворе жила собака Кукла. Кличка у неё была такая. Это была помесь болонки с дворнягой. Была Кукла пушистая, кудрявая. Белого цвета. Блондинка. Любимица двора. Кокетка с добрейшим характером. Не очень большая. И не маленькая. Такая, средних размеров. У центрального входа в барак стояла ее удобная, просторная, на совесть сработанная кем-то из жильцов будка. А зимой в большие морозы Кукла перебиралась в общий коридор. Кормили ее все сообща. Разгуливала она по всему двору. И женихи слетались со всей округи. Каждый год к лету у нее рождались щенки. По четыре - пять за раз. Мы, малышня, возились с кутятами, как с малыми детьми. Пеленали их в какие-то тряпочки, баюкали, таскали на руках, сюсюкали над ними, целовали их в мордочки, укладывали как солдатиков в ряд спать. Поили из бутылочек с сосками водой. Пытались уложить в детскую кроватку. Как это сносила Кукла? Но она терпеливо наблюдала за всем, лежа неподалеку. Казалось - бы спала, но все время поглядывала на нас из-под свисающих прямо на глаза белых кудрей, и периодически порыкивала. Это длилось бесконечно, пока кто - нибудь из взрослых не выдерживал и разгонял нас, требуя, чтоб мы оставили щенков в покое. Сначала они были слепые, малюсенькие, совсем беспомощные. Все разного окраса. Были белые в пятнышках на лапах, лбу или спинке. Попадались и коричневые, и черные. Мы им давали имена и никогда не путали. Потом они подрастали, ходили переваливаясь на коротких маленьких лапах с толстыми животами и большими головами. Всегда пушистые, симпатичные и пахнущие молоком. Когда щенки вырастали, их раздавали. Иногда задерживался один, но ненадолго. Нам было жалко с ними расставаться. Все бы ничего, но однажды, Кукла меня покусала. И поделом. Щенков тогда не было, их уже разобрали. Было лето. Кукла пришла под наше крыльцо и легла отдохнуть. Я ездила на трехколесном велосипеде перед ее носом. Было мне скучно. Подружек во дворе не было. Я начала выписывать на велосипеде перед носом у собаки всякие пируэты. Она лежит и дремлет. А я задираюсь. Взад, вперед езжу и все норовлю ее колесом зацепить. Кукла пару раз рыкнула на меня предупреждающе. Когда в очередной раз я почти наехала колесом на ее лохматую гриву, мирная добрейшая собака вскочила и совершенно неожиданно для меня, вцепилась мне в ногу в районе щиколотки. Я слетела с велосипеда, бухнулась на землю. Стала орать и размахивать ногами, отбиваясь. На мой крик прибежала тетя Маруся Лагода, Ноннкина мама. Она схватила меня на руки понесла к нам в дом. Я заливалась горючими слезами. Входная дверь в нашу квартиру, в маленькую прихожую, как обычно летом, была нараспашку. Вход завешивали от мух и комаров куском какой-нибудь старой гардины или марли. Дома была мама, она шила на швейной машинке в самой дальней комнате очередной наряд для меня и не слышала весь этот шум. Надо сказать, что после войны, то ли вследствие осложнения от какой-то болезни, то ли после очередной бомбежки, мама стала хуже слышать, еще будучи совсем молодой. Принесла тетя Маруся меня в дом. Я ору с перепугу, из раны течет кровь. Мама растерялась. Тут же схватила меня в охапку и бегом в больницу к бабушке. Там меня отнесли в манипуляционную. Положили на жесткий топчан, укрытый холодной желтой клеенкой, промыли ранки. Замазали их зеленкой и перебинтовали. И решили делать укол от собачьего бешенства. Дело в том, что в случае укуса бешеной собаки, исход чаще всего летальный. То есть смертельный. Для человека. И для собаки тоже. Ее уничтожают. Хоть и дураку было понятно, что наша дворовая Кукла никакая не бешенная. И только я знала, что это я ее сама довела своей зловредностью. Но кто ж в этом признается. Весь фокус подобных уколов в том, что их делают в живот! Меня успокаивали, уговаривали, а я только пуще голосила. Каким-то образом, у мамы на руках под неусыпным оком бабы Лиды, мне таки сделали укол. К моему огромному удивлению, оказалось совсем не больно Я еще скептически взирала на всю окружившую меня свиту и недоумевала, чего они устроили весь этот гвалт и возвели эту процедуру в такой высокий ранг. На фоне уколов во все другие места и экзекуций в зубном кабинете, подобная манипуляция была даже недостойна столь повышенного к ней внимания. Ну, если не учитывать последствий бешенства для обеих сторон. Подобных уколов должны были сделать очень много, чуть ли не 50. Сейчас уже не помню. При этом надо было наблюдать за собакой. Не сбесилась ли она на самом деле. Я только знаю, что тогда Куклу взбесила моя заядлость. В последующие дни я бегала в больницу на уколы.

Моя племянница Настя, будучи студенткой ДИИТа, когда жила вместе с нами в Днепропетровске, тоже была покусана собакой. Была она в гостях у своей сокурсницы, и там во дворе, ее цапнул пес. Мы, помню в выходной день, ездили в дежурную травматологию в 16-ю больницу. Настя укола тоже боялась. Их по прошествии почти полувека все так же делают в живот, только теперь количество уколов уменьшилось, по-моему, до трех. Она согласилась, что это в самом деле не больно. Просто малоприятен сам факт. И его возможные последствия. А еще пугает нетрадиционное место укола. У меня на щиколотке остались на всю жизнь чуть заметные шрамы. И я долгие годы боялась всех собак. Только уже будучи сама мамой, когда познакомилась со своей впоследствии близкой подругой Леной Суязовой, этот страх прошел. Алена заядлая собачница. У них в доме всегда жили и болонки, и пудели, и собаки более элитных пород. А поскольку я проводила в этом доме очень много времени, то и отношение к собакам у меня изменилось.