Дело самого Бухарина было состряпано очень грубо. К тому времени специалисты НКВД научились сочинять все, что угодно, но в данном случае было ясно, что никаких конкретных данных для обвинений не существует. Однако при всей своей осторожности в действиях правые на протяжении многих лет позволяли себе говорить вполне свободно и открыто. А при наличии совершенной системы доносов все сразу же становилось известным «органам». С 1932 года, когда, по заявлениям Сталина, коллективизация увенчалась блестящим успехом, а по мнению почти всех остальных, — кончилась колоссальным провалом, «правые» не скрывали в частных, беседах своего мнения по этому вопросу. Об этих-то разговорах (разумеется, безрезультатно) меня и допрашивал следователь. «Органам» понадобился целый год, чтобы собрать достаточно «материала» для бухаринского процесса.
О ликвидации лидеров бывшей правой оппозиции ходили самые разные слухи. Я расскажу только то, что слышал об обстоятельствах гибели Томского. Томский был тесно связан с рабочим классом и считал, что профсоюзы должны пользоваться независимостью, Это стало очевидным в связи с созданием англо-советского комитета в 1926 году. Я знал об этом по работе в Исполкоме Коминтерна. Комитет этот вызвал большой энтузиазм за рубежом, где полагали, что он послужит началом сближения с советскими рабочими. В Москве побывал Пэрселл; собирали средства для поддержки всеобщей забастовки в Англии. Все это пользовалось официальной поддержкой, но в Коминтерне многие смотрели на это скептически. Что касается меня, то я надеялся, что это явится началом сотрудничества с профсоюзами Запада, а в дальнейшем — и с широкими массами западной социал-демократии. Я убеждал в этом Мануильского, терпеливо, слушавшего меня. А когда я замолчал, то сам понял, насколько это наивно. Мануильский сказал, что машинная деталь (он имел в виду англо-советский комитет) пригодна в том случае, если она сделана из металла, а не из г... Естественно, я не стал спорить: мне по долгу службы полагалось понимать то, что подразумевалось. И я понял. Уже заведомо существовало убеждение, что взаимопонимание с британскими трэд-юнионами невозможно. А через несколько лет окончательно сложился курс под лозунгом «класс против класса», означавший на деле, что единственными представителями рабочего класса являются коммунисты и что взаимопонимания между рабочими и работодателями быть не может. В результате были распущены все комитеты сотрудничества между коммунистами и социал-демократами. Если бы не тот разговор с Мануильским, то последовавшие вскоре нападки на Британский конгресс трэд-юнионов застигли бы меня врасплох. На БКТ взвалили вину и за провал забастовки, и за неудачу англо-советского сближения. В действительности же Коминтерн просто недооценивал британские трэд-юнионы, и поэтому всеобщая забастовка явилась для него полной неожиданностью. Когда она началась, Коминтерн попытался возглавить ее и распространить в международном масштабе. Тогда-то и был выброшен лозунг «Единство рабочего класса во главе с комитетом единства» (т. е. комитетом советских и английских профсоюзных руководителей). Именно тогда и произошел мой разговор с Мануильским. Позднее мне не паз приходилось быть свидетелем такого двойственного толкования. Каким бы ни был внешний энтузиазм коминтерновских руководителей, их внутренняя оценка положения была исключительно трезвой, не смягченной никакими эмоциональными факторами, исключительно целенаправленной и подчиненной интересам компартии СССР.
Томский был одним из членов руководства англо-советского комитета и, по-видимому, относился к этому комитету с полной серьезностью. Томский установил прямые контакты с английской стороной и как будто полагал, что имеются реальные перспективы международного профсоюзного сотрудничества. Представляя действительные интересы рабочих, Томский относился вполне положительно к подобной идее. Однако вскоре после этого Томского вывели из состава Политбюро и вообще отстранили от активного участия в политической жизни. Когда его имя упомянули на процессе Зиновьева в 1936 году, Томский понял, что для него все кончено. Вскоре после процесса газеты кратко сообщили о его самоубийстве. Позднее один из сотрудников Томского по работе в профсоюзах рассказал мне о разговоре с ним непосредственно после отстранения Томского. После долгой дискуссии о том, чем плох СССР 30-х годов. Томский сказал: «Вот, товарищи, мы-то думали, что строим чугунку, а получилась чернильница». Под этим он подразумевал, что ничего не удалось изменить, что целое поколение отдало свою жизнь за построение справедливого общества («железной дороги»), а получилось сплошное пустословие «чернильной» бюрократии. Я встретил рассказавшего мне это в 1937 году, когда слова Томского были еще свежи в его памяти. Потом мне неоднократно случалось слышать их от других, не знавших, разумеется, их источника.
Свободное копирование
