Страна Муравия (об Александре Твардовском) - 3

* * *

Есть изречение: «Что исходит из недр сердца, то доходит до каждого сердца». Поэма Твардовского излилась из глубины его души. Это было подлинное народное произведение и потому так полюбил её русский народ на всех ступенях культуры — от безграмотных крестьянок до прославленных академиков. Поняв это, я решил провести выступления во многих клубах при фабриках и заводах как в Москве, так и во многих фабричных районах под Москвой.

Приезжая в какой-либо город, я шел сразу к секретарю партийной организации. Знакомясь, я показывал билет Союза Писателей и некоторые свои книги. Это сразу делало партийца внимательным и любезным. Незаметно разговор переходил к главной цели моего визита: к поэме «Страна Муравия».

Я начинал читать секретарю главу за главой. Восторженный слушатель после этого звонил в районный книжный магазин:

— Есть у вас книга: «Страна Муравия» поэта Александра Твардовского?

Следовал отрицательный ответ:

— Немедленно закажите 50 штук.

Тут же сообщался адрес издательства.

А через несколько дней в этом городе расклеивались афиши, извещавшие о литературном вечере в местном клубе с участием московского писателя. В афише называлось мое имя и объявлялось, что я буду читать наизусть поэму «Страна Муравия» Александра Твардовского.

Публики собиралось много. Вход был бесплатный. Слово «наизусть», подчеркнутое в афише действовало магически на публику. Многие приходили на вечер, чтобы убедиться в этом.

В один из вечеров я решил навестить своих друзей, руководителей хора имени Пятницкого — его племянника Петра Козьмина и композитора Владимира Захарова. Их жены были певицами хора. С ними жила солистка хора Шура Прокошина, девушка из Смоленской губернии. Их дом был на «Девичьем поле». Когда-то здесь жил создатель хора старик Пятницкий. В 1925 году я пел для него народные песни, которые он записывал на восковые валики. Техника записи тогда была несовершенной. Теперь же, в 1938 году, она была на большой высоте. Руководители хора записали мои песни и часто исполняли их на концертах. О поэме «Страна Муравия» они ничего не слыхали. Прослушав её целиком, они загорелись желанием инсценировать её. Снеслись с автором. Он согласился сделать для инсценировки кое-какие дополнения. Эта программа была показана хором в концертном зале имени Чайковского. Театр был переполнен. По окончании программы публика вызвала автора и восторженно приветствовала его. На этом вечере я познакомился с поэтом. Он сказал, что в ближайшие дни уезжает в Дом Творчества — в Малеевку, в ста двадцати километрах от Москвы.

— Я тоже еду туда, значит, скоро встретимся!

В Доме Творчества наши комнаты оказались рядом, на втором этаже с видом на березовый лес. Однажды, возвращаясь после ужина к себе, я спросил:

— Хотите, Александр Трифонович, послушать чтение вашей поэмы?

— С удовольствием!

Он пригласил меня в свою комнату.

— Сядьте, — предложил я ему, — вообразите, что вы на концерте, а я, как артист, на эстраде.

— Не сердитесь, — предупредил он, — если в некоторые моменты я буду от удовольствия вскакивать!

Я был в особенном трепете: ведь передо мною был сам автор. Читал я стоя. Автор почти не сидел. Особенно его потрясали мои песни.

— Не устали?

— Читайте, читайте, это же художественный театр!

А когда я прочел всю поэму, он крепко обнял меня и, целуя, сказал:

— Вы — баян! Мою поэму читают многие артисты, но им далеко до вас. И это понятно: они горожане, многие деревню знают только понаслышке. А мы с вами оба — мужики. Подождите!

Он куда-то побежал, а когда вернулся, я увидел в его руке поллитра водки. Мы пили в тот вечер за русский народ, за русский чудный язык, за дивные русские песни, за способности, которые нам даёт Бог. Так неожиданно я стал другом талантливейшего поэта.

Утром и администрация и все обитатели Дома Творчества узнали о вчерашнем чтении поэмы и решили эту программу повторить в гостиной после ужина. Все расселись по стульям и креслам, как в театре. Автор занял место в первом ряду. Два часа чтения пролетели, как две минуты. Перерыв был короткий. Поэма в художественном чтении показалась еще более талантливой, чем при чтении книги. Комплименты сыпались и автору и чтецу. После этого был сервирован чай с чудными печеньями и тортом. Выпивки не было: вчерашнее угощение автора было нелегальным.

Через два дня после этого Твардовский уехал в Москву: он вероятно знал заранее о большом событии в его жизни.

Правительство опубликовало постановление о награждении многих писателей орденами. Твардовский получил высшую награду: орден Ленина. А вскоре был обнародован указ правительства — о награждении поэта Твардовского Сталинской премией за поэму «Страна Муравия». Эта премия равнялась 100 тысячам рублей. Бедный человек сразу стал богатым. Искренних друзей радовало такое событие, поздравления текли ручьями со всей страны. Но зашипели по-змеиному завистники. Главным из них был пролетарский писатель Иван Жига. Он подбил группу недовольных, возмущенных такой «ошибкой правительства». Совместно они состряпали донос Иосифу Сталину, суть которого сводилась к удивлению:

«Дорогой Иосиф Виссарионович, с каких это пор в вашей социалистической стране стали выдаваться премии Вашего имени за кулацкие произведения? Поэма Твардовского «Страна Муравия» — ничем незавуалированное прославление единоличного хозяйства».

Сталин вызвал к себе Александра Фадеева, напечатавшего поэму в журнале: «Красная новь».

— Товарищ Фадеев, оказывается, мы допустили большую ошибку. Прочитай, что пишут эти молодчики.

Он протянул писателю донос, подписанный двумя десятками «пролетарских писателей».

Фадееву нужно было спасать себя, автора и поэму. И он сказал несколько очень простых слов, которые оказались вещими, решающими, спасительными:

— Товарищ Сталин, так могут думать только те люди, у которых в голове вместо мозга — мякина!

Сталин задумался. Вероятно в эти минуты он сделал для себя вывод:

«Если я соглашусь с доносчиками, значит, у меня в голове — тоже мякина». А вслух он сказал:

— Да, конечно, они это написали по зависти. Я позвоню в отдел печати Це-Ка, чтобы поэма была выпущена новым изданием большим тиражом.

После такого успеха и всенародной славы партийцы стали осаждать поэта:

— Слушай, друг, это же никуда не годится! Получил орден Ленина, Сталинскую премию, а до сих пор не вступил в партию. Это же сплошное неприличие и неблагодарность. Немедленно подавай заявление!

Податься было некуда: подал! И тогда был назначен публичный прием в партию Александра Твардовского. Все писатели получили повестки — пожаловать на общее собрание в конференц-зал, на улице Воровского 50, рядом с Английским посольством. В повестке был один вопрос: «Прием в партию Александра Твардовского».

Почему принимали в партию в присутствии беспартийных? Чего этим достигали? Это был хитрый способ. В присутствии большого количества собратьев по перу кандидат должен был сказать свою биографию, не утаивая ни одного компрометирующего момента своей жизни. А если бы он не был откровенным, председательствующий мог бы обратиться к присутствующим с таким словом:

— Мы выслушали автобиографию уважаемого кандидата. Но может быть он о чем-либо забыл поведать нам? Может быть кто-либо из хорошо знающих его дополнит выслушанное нами?

В тех случаях, когда не оказывалось таких «дополнителей», председатель мог попросить одного из присутствующих:

— Товарищ, что знаете вы хорошего или плохого о нашем кандидате?

Я был на этом собрании, заняв место в последнем ряду, почти под лестницей, ведущей на балкон.

Твардовский знал о всех хитростях президиума и потому решил быть предельно откровенным. Когда председатель Владимир Ставский за длинным столом, покрытым красным сукном, объявил: «Слово имеет товарищ Твардовский», к кафедре подошел поэт. Он начал так:

— Я сын кулака. Мой отец раскулачен во время сплошной коллективизации и сослан в Соловки, где находится до сих пор...

Эти несколько слов поэта были, как взрыв бомбы. Они укоряли власть имущих: «Вы меня хотите принять в партию, а мой отец томится и страдает в концентрационном лагере». Все в президиуме были смущены. Председатель прервал говорящего:

— Это никого не интересует! Расскажите о своих творческих планах!

— О планах? Работаю над новой поэмой, в голове роятся темы многих стихов.

— Спасибо. Товарищи, кто считает, что Александр Твардовский достоин принятия в партию, поднимите руку.

— Собрание считаю законченным. Сейчас начнется концертное отделение.

В перерыве многие беспартийные пожимали руку Твардовскому, благодаря за словесную бомбу.

Через неделю отец Твардовского был возвращен из Соловков и сын купил ему дачу в Тарасовке, в 20 километрах от Москвы. Вскоре Твардовский был назначен редактором журнала: «НОВЫЙ МИР». О том, как в этом журнале была напечатана повесть Александра Солженицина: «Один день Ивана Денисыча», её автор подробно рассказывает в книге: «Бодался теленок с дубом». Без Твардовского произведение Солженицина не увидело бы света. Твардовский — крестный отец мировой славы — Нобелевского лауреата Солженицина. Поэтому с такой нежностью, горем и признательностью «крестник» поцеловал умершего перед тем, как закрылась гробовая крышка.

1974