* * *
Вскоре после Воронежа я поехал в свое родное село Виловатое, в ста километрах от Самары, на берегу Самарки, впадающей в Волгу. Сочетание озер, речек, лугов, чернолесья, степи и отрогов Уральского хребта привлекало всегда очень многих в наши тихие красивые места.
Наше село можно назвать даже знаменитым. В нем родился и трудился много лет Федор Кузьмич Моховиков которого все звали «Кузьвичом». Он нашел лечебную траву «Эфедру», которая прославила его на всю Россию. К нему приезжали губернаторы, министры, посланники, дворяне, купцы. Приехав слабыми и больными в весеннюю и летнюю пору, через некоторое время они уезжали здоровыми и помолодевшими.
Это был умный крестьянин, научившийся грамоте на военной службе, когда был денщиком у доброго полкового врача. Разбогатев, он трем своим сыновьям купил хутора с хорошей землей и всевозможными угодьями. О его доброте рассказывали на базарах, ярмарках, в поездах и на пароходах. Он никому не отказывал в помощи.
Когда была издана моя первая книга: «О чем шепчет деревня», жители нашего села говорили с чувством гордости и довольства:
— Сначала нас прославил Кузьмич-целитель, а теперь не меньше Родион — сочинитель!
Человек, выпускающий книгу под своим именем, кажется простому народу чем-то особенным.
— Сколько для этого надо мозгов! Это вам не тяп-ляп! Без таланта двух строчек не придумаешь, а он, глядико-сь, целую книгу накатал!
В этот раз я решил порадовать односельчан не своими рассказами и стихами, а поэмой «Страна Муравия». О своем плане доложил местному партийному начальству — трем малограмотным коммунистам. Они спросили:
— А эта книга дозволена правительством?
— Видите — напечатана в Москве, а там без дозволения не печатается ни один листок. Видите, что написано в конце: «Тираж 25000 тысяч». Вы знаете, что такое тираж?
— Я так смекаю, что это 25 тысяч штук, — сказал возглавитель партийной ячейки Семен Чуносов.
— Правильно! Так вот: если правительство разрешило напечатать 25 тысяч, значит, книга не пустяковая, а стоющая.
— Правительство знает что к чему, — глубокомысленно изрек возглавитель — худощавый человек, считавший себя главным винтом сельского хозяйства.
Тогда еще не были сняты колокола с колокольни, хотя церковь была закрыта для богослужений. Известить народ решили ударами в самый большой колокол. Звонарю приказали: «Звони пореже, а то все подумают, что пожар». Колокольное оповещение сначала всех удивило, потом обрадовало:
— Слава Богу: на пожар не похоже!
На широкую церковную площадь потянулись старые и малые. Дети бежали впереди. Степенно шли пожилые бородатые мужики.
Посреди площади, заросшей зеленой муравой, поставили стол, а возле него табуретку. Когда народ собрался, секретарь сказал:
— Можно начинать!
Я взобрался на стол и громко поздоровался со всеми.
— Здорово, Родион Михалыч! — отозвалась на приветствие огромная толпа.
У самого стола стоял уважаемый всем селом, высокого роста, Лука Васильич Кривошеев. Это был начитанный мужик, любивший разговаривать с «умными людьми». Он сразу спросил:
— По какой необходимости такая экстренность?
— Наша партийная ячейка попросила меня почитать всему народу сочинение одного писателя крестьянина.
— Это сочинение, стало быть, нужнее Библии? Чтоб послушать Священное Писание, никогда не созывали колоколом народ на площадь.
В тоне Луки Васильича слышались укор и удивление.
— Конечно, в колокол можно было не звонить, но это сделано для скорости, а что касается вопроса о нужности этого сочинения, решите потом, когда прослушаете.
— Покуда никаких вопросов не задавать! — приказал партиец Чуносов, — начинай, Родион Михайлыч!
И я начал:
— Дорогие друзья, простите за то, что всех вас побеспокоили. В прошлые мои приезды вы любили слушать меня. Тогда вы собирались у дворов небольшими группами. Теперь наши партийцы решили собрать всех вас вместе, чтобы сэкономить время. Чтобы вы не устали во время слушания, сядьте на траву. Мне будет виднее всех вас.
— Это не плохо, — сказал Лука Васильич и первым сел неподалеку от стола. По его примеру стали садиться остальные. Стоять продолжали только крайние — в большинстве мужчины. Они были как бы оградой вокруг цветника из женских ярких платьев и мужских цветных рубашек. Село наше большое, бывшее волостное. Слушателей собралось несколько тысяч. Это была необычная для меня аудитория. День был солнечный, не жаркий. С колокольни доносилось теньканье галок и воркованье голубей. Проезжавшие по дорогам подводы из других селений, останавливались, завидев такую массу людей. Я был в голубой рубашке без шляпы. Легкий ветерок шевелил мои темные волосы. Все пристально смотрели на меня. Старики и старухи вспоминали мое детство, когда я забавлял пляской людей на свадьбах и на праздничных увеселениях. За это мне была дана кличка «Клоун». И вот теперь этот клоун выступал, как звонкоголосый декламатор. В тот день, на зеленой церковной площади я прочитал все девятнадцать глав. Некоторые места поэмы вызывали смех, но не мало было и грустных строк, когда слушатели затаивали дыхание и роняли слезу. Все песни поэмы я пропевал. С радостью была выслушана песня о солдате:
Сорок лет тому назад
Жил да был один солдат.
Тут как раз холера шла,
В день катала полсела.
Изо всех один солдат
Жив остался, говорят.
Пил да ел, как богатырь
И по всем читал псалтырь.
Водку в миску наливал,
Делал тюрьку и хлебал.
Все погибли, а солдат —
Тем и спасся, говорят.
С одобрительными восклицаниями был выслушан ответ Моргунка на предложение попа — работать вместе: Моргунок утерся строго:
— Не гляди, что выпил я,
У тебя — своя дорога,
У меня, отец, своя.
На своем коне с дугой
Ехать — знаменито.
Остановят: «Кто такой?»
— Моргунов Микита.
На своем коне с дугой —
Ехать подходяще.
Всякий видит, кто такой:
Житель настоящий!
Самому себе с конем
Позабыться впору:
Будто в гости едешь днем,
Ночью, будто в город.
Не охотник яйца я
Собирать для Бога,
У меня, отец, своя,
Дальняя дорога.
С замиранием, вздохами, неподдельной грустью всеми были восприняты строки о нападении Грачевской банды на Фролова:
Подстерегли меня они
В ночь под Успеньев день —
Грачевы — целый взвод родни
Из разных деревень.
Жилье далеко в стороне.
Ночь. Ветки по глазам.
И только палочка при мне —
Для сына вырезал.
И первый крикнул Степка Грач:
— Стой тут и руки вверх!
Не лезь в карман, не будь горяч,
Засох твой ливорверт!
Сдавай бумаги, говорят,
Давай, отчитывайся, брат!
Стою. А все они с дубьем —
Я против банды слаб,
Ну, шли б втроем, ну, вчетвером,
Ну, впятером хотя б.
Троих я сшиб, а сзади — раз!
И полетел картуз.
И только помню, как сейчас:
За голову держусь.
Лежу лицом к сырой земле
И звон далекий в голове...
И Грач толкает сыновей:
— Скорей, грех Господи, скорей!
Потом с полночи до утра
Я полз домой, как мог,
От той лощинки до двора
Кровавый след волок.
К крыльцу отцовскому приполз
И не забуду я,
Как старый наш, Фроловский пес,
Залаял на меня...
Хочу сказать: «Валет, Валет» —
Не слушается рот...
Женщины стали всхлипывать. Старики хмурили брови. Казалось, что тенькающие галки плакали на колокольне. Читая, я преклонялся перед силой художественного слова, я гордился тем, что Александр Трифонович Твардовский — крестьянин, как и я. Вспоминались слова Сергея Есенина, когда-то сказанные мне:
— Мы, крестьяне, богаче горожан, потому что знаем и сельскую и городскую жизнь. А жители города знают жизнь только наполовину.
Глава о свадьбе с величальными песнями и частушками вызвала смех и прихлопывание ладоней. Кое-кто не удерживался и подтягивал мне, когда я пел. После моего слова: «Всё!» длительные аплодисменты напоминали морской прибой и шум леса в бурю. Лука Васильич Кривошеев подошел ко мне и протянул руку:
— Спасибо, земляк: этого дня я не забуду по гроб жизни.
И другие подходили ко мне и крепко жали руку. Учитель и четыре учительницы были в восторге:
— Впервые видим такую огромную аудиторию. Вы обладаете способностью — объединять людей общим интересом. Поэма прекрасна, а вы — непревзойденный декламатор.
Ко мне подошел товарищ по начальной школе Митрий Аристов:
— Дружок Родивон, услужи мне ради Бога. От трудодней у меня осталось два пуда пшеницы. Я их продам и пошлю тебе деньги, а ты мне пришли эту книгу.
— Друг Митрий, пшеницу можешь не продавать, книгу я тебе пришлю в подарок. Ведь мы же с тобой сидели рядом на парте в земской школе.
Чтение поэмы Твардовского на церковной площади, при огромном стечении народа, без всякого микрофона, было большим событием колхозной действительности. Об этом кто-то послал восторженную заметку в районную газету. Позже эта заметка была перепечатана в областной газете «Волжская Коммуна» под заголовком: «Культурное мероприятие».
Свободное копирование
