Глава II
Годы заграничного ученичества и странствий
А) Прага и Вена. Берлин
I.
Моего учителя более не было в живых. Каченовский умер на моих руках. Я провел с ним последний день его жизни. С Каченовским исчез человек, в значительной степени определивший мою дальнейшую судьбу, зародивший во мне первые семена политического свободомыслия, давший мне первые сведения о конституционных порядках западноевропейских стран, вызвавший во мне желание посвятить себя проповеди тех начал гражданской свободы, местного самоуправления, народного представительства и судебной ответственности всех органов власти от высших до низших, исторический рост которых он так умело излагал в своих лекциях об английской конституции.
Я был оставлен при Харьковском университете для подготовления к профессорскому званию уже после его кончины, но на основании его рекомендации. Моя кандидатская диссертация — "О национальных движениях в Австрии и о соглашении чехов с немцами в министерстве Гогенварта", вероятно, вызвала бы с его стороны немало возражений. Он был западник в довольно узком смысле. Славянофильское движение он не прочь был смешивать с панславизмом. Его интересовал не подъем народностей из-за отстаивания их вековой культуры, а мирное сожитие подданных без различия национальностей и веры под кровом свободных учреждений. Австрия получила их в 1861 г., благодаря либеральной, но централистической конституции Шмерлинга. Она восполнила и исправила ее односторонность признанием исторического права Венгрии на автономное существование под кровом общей династии и без разрыва политического единства с землями Габсбургской короны. Соглашение, состоявшееся при ближайшем участии Деака в 1867 г., положило начало той системе дуализма, на которой доселе держится строй Австрийской империи. Каченовский весьма сочувственно относился к этой системе. Он видел в ней признание не права отдельных национальностей на политическое самоопределение, а торжество вековой венгерской конституции, одной из тех, которая вместе с шведской сохранила, подобно английской, свои глубокие исторические корни и обеспечила народу голос в делах страны. В своих лекциях по государственному праву европейских держав Каченовский охотно отводил значительное место изложению исторического развития венгерской конституции. Благодаря ему, мы впервые узнали, какую роль сословные палаты средних веков, и в числе их венгерский сейм, сыграли в отстаивании прав народа на самообложение и на законодательство. Нас пленяла та смелость, с которой венгерские магнаты умели отклонять неприемлемые в их глазах предложения имперского правительства своим гордым ответом, превратившимся постепенно в конституционную формулу и гласившим на латинском языке до 1848 г., употребительном в сеймовом делопроизводстве: "panemus ad asta", что, в сущности, значило — "сдаем в архив". С тех пор, как венгерская конституция была признана Австрией и сейм получил ту же самостоятельность, какой в Цислейтании пользуется рейхсрат, с тех пор, как над обоими возвысилось новое политическое здание обеих "делегаций", призванных обсуждать вопрос войны и мира и имперских финансов с общим для обеих половин империй министерством, Каченовский считал законченным дело преобразования абсолютной и бюрократической монархии, какой Австрия осталась и после революции 1848 г., в конституционную и до некоторой степени федеративную империю. Под ее кровом, полагал он, легко могли ужиться немцы, чехи, поляки и хорваты. Оставалось только отказаться от национального сепаратизма и исторической романтики, побуждавшей их говорить о восстановлении короны св. Венцеслава, или о слитии всех южных славян в одно сербское королевство, которое бы с перерывом в несколько столетий вернуло их ко временам Стефана Душана, или еще о возрождении Речи Посполитой, что было немыслимо при нежелании одинаково Пруссии и России отказаться от своего польского наследия. Каченовский, разумеется, не был сторонником раздела Польши и охотно приводил в своих лекциях, говоря о Священном союзе то прозвище, которое дали ему французские либералы, назвав его "уксусом трех воров" (vinaigre de trois voleurs) {Так у Ковалевского. Видимо, он имеет в виду "Vinaigre guatre brigand" — "уксусный настой четырех разбойников" — очень крепкий настой на полыни, лаванде, руте — в переносном смысле — "заморочивание мозгов".}, но прошлое должно было остаться прошлым, а вызвать его снова к жизни обещало только море крови. С Косцюшко настал им же признанный конец Польши (finis Polonize). Да и сама эта Польша была, ведь, в действительности не более, как аристократической анархией, с ее подавлением крестьянства, с ее отсутствием среднего сословия, с ее liberum veto {Либеральное вето (лат.).}, или правом каждого члена сейма тормозить своим отказом принятые большинством решения. Недаром же русское, французское и саксонское золото не раз было решающим фактором в ее исторических судьбах. Говорить о возрождении таких порядков и предпочитать их конституционной свободе с признанием представительства на Галицийском сейме и "неотъемлемых вольностях" казалось Каченовскому более, чем неблагоразумным. Это значило в его глазах идти против духа времени, не считаться с историческим ходом событий, не сознавать преимущества конституционной системы над сословными делегациями.
Слушая Каченовского, я и мои товарищи, нисколько не початые {Так в тексте.} проповедью славянофильства, которое в Харьковском университете, однако, было представлено братьями Лавровскими, вожаками правого крыла университетского совета и не перестававшими враждовать с нашим дорогим учителем, мы в то же время не могли отказаться от мысли о явной несправедливости, какую представляло признание права политического самоопределения за венграми и немцами и отказ в нем самой культурной из всех славянских национальностей Австрии — чехам. Мои частые поездки в Карлсбад, куда я сопровождал свою мать и сам начинал уже лечиться от невыгодных последствий унаследованной от родителей полноты и не вполне здоровой печени, открывали мне возможность бывать и в соседней Праге.
Свободное копирование
