ГУМ, ЦУМ

 Хочу в нескольких словах рассказать о своих впечатлениях от первых посещений двух самых известных московских магазинов ─ ГУМа и ЦУМа. Отмечу, что эта «великая Троица» магазинов ─ «ГУМ, ЦУМ, Детский Мир», любимая всеми приезжими, была очень своеобразна. Ни один из этих магазинов не был похож на другой и, уж тем более, на любой «обычный» московский или немосковский магазин. У каждого их них было свое лицо, свои особенности, поэтому для меня, ребенка, посещение какого-либо из этих магазинов всегда было праздником, поскольку оно выбивалось из рутинной повседневности.

О Детском Мире я расскажу отдельно, в следующей главе, а вот про ГУМ и ЦУМ ─ сейчас.

Похоже, первый крупный магазин, который я увидел, был ГУМ. К нему достаточно близко подходило метро, тем более, что был прямая ветка до Белорусской. Наше метро «Полежаевская» построили только в 1973 году, поэтому до этого времени мы ездили на троллейбусе 20 или 10 автобусе до Белорусской или на 35 троллейбусе до Краснопресненской. Само это путешествие до метро занимало достаточно много времени ─ около получаса, а то и более. Поэтому я как бы ощущал вот эту важность события (поездка в ГУМ) даже по той усталости, которую я испытывал от дороги.

К ГУМУ от метро вел надземный тоннель, построенный внутри зданий. Меня он всегда, в детстве, удивлял. Вроде бы как и обычный подземный переход, по виду (те же стены, покрытые белой кафельной плиткой, беленый потолок с выступающими балками конструкций), но к нему надо было не спускаться, а подниматься по крутой лестнице (в раннем детстве она казалась мне намного круче) от метро вдоль стены Музея Ленина. Мне запомнилось, что в этом переходе всегда было много народа, толпа шла туда и такая же толпа возвращалась обратно. Народ шел очень быстро, беспрестанно обгоняя и заталкивая меня. (Здесь я может быть преувеличиваю, поскольку всю свою жизнь хожу очень медленно и мне всегда кажется, что все куда-то бегут).  Меня привлекали две вещи ─ окошки с левой стороны перехода, через которые можно было видеть окружающую застройку и башню Славяно-греко-латинской академии, не видимую практически с улицы, особенно с моего-то роста. А главное, то, что на верхах всех стен была накручена колючая проволока и сами окошки были закрыты частой металлической сеткой. Второе ─ театральная касса у самого конца перехода с огромной, во всю стену, витриной, подсвечиваемой синеватыми люминесцентными лампами, в которой размещались афиши театров. Да и сама будочка кассы, отделанная деревянными реечками и крашенная светлым, как паркет, лаком также была очень интересна и необычна для моего тогда, малого, опыта. Мне всегда хотелось задержаться и посмотреть на афиши, на людей, которые толкались у кассы. Не знаю, что меня привлекало, но что-то привлекало.

ГУМ был очень оригинальный магазин ─ построенный по принципу пассажа, в виде трех длинных и широких проходов с застекленным потолком. Каждый торговый отдел скрывался за арочкой, где располагался обычно стеклянный прилавок. Каждый отдел торговал своим товаром и мне это было очень интересно, поскольку в нашем районе был только универмаг, книжный, магазин тканей да и все. А здесь, отойдя от одного прилавка, к другому, ты попадал, словно в другой магазин. Я ходил направо и налево и рассматривал много, по большей части непонятных мне вещей, только потому, что они были разноцветными и их было много. Меня еще всегда удивляли защитные рольставни, которыми закрывали неработающие прилавки. Это было нечто! Такого в те годы никогда нигде нельзя было увидеть. Только в ГУМе! Я всегда мечтал увидеть, как они закрываются, но удалось это мне за все детство только один или два раза. Но даже без этого, вид сворачивающихся в рулон металлических дверей меня потрясал. Я понимал – ГУМ!

Хотя его очень сильно роднили с нашими убогими магазинами стенки, крашенные какой-то непонятной то ли светло-коричневой, то ли бежевой краской. Стены были штукатурены, то там, то здесь встречались отколоченные белые фрагменты, особенно на элементах декора ─ поясках, карнизах, молдингах. Местами, особенно ближе к выходу и на лестницах, краска была настолько замызгана внизу, что цвета уже не было видно, а оставались только грязно-серые подтеки.

Еще один факт, который свойственен только ГУМу. Металлические контейнеры с надписью Карачарово. Они представляли собой ящик метр на метр высотой около полутора метров из нержавеющей стали на колесиках. В них перевозили товары, особенно, как я помню, одежду. Большинство запиралось, от воров, на висячий замок. Я все думал ─ а что такое Карачарово? Такое таинственно слово, значения которого я не знал. Я много раз прочитывал его не понимая сути. Тайна! Как это все-таки в детстве было прекрасно! Тайны! Тайны, которые хотелось разгадать. А сейчас ─ знаешь почти все, а что не знаешь и знать-то не хочется. Никаких тайн! Почему я не спросил у матери, что это значит. Не знаю! Может и спрашивал, только уверен, что и он не знала, ни о существовании Карачаровского механического завода, ни даже о существовании самого района Карачарова. Знание Москву моей матери ограничивалось центром города.

Ближе к центру ГУМа, у фонтана, который практически всегда действовал, были угловые полностью застекленные павильоны. В них продавалось что-то очень красивое, но видимо очень дорогое (наверное ювелирка, сувениры), поскольку помню как я стоял около стеклянных витрин, даже заходил внутрь, но не помню, чтобы мне что-нибудь там покупали. А я бы запомнил покупку в таком красивом месте.

Часто мы ходили на второй этаж, где было значительно темнее, поскольку большинство лампа освещало первый этаж и малолюднее. На второй этаж вели узенькие лестницы, буквально на два человека шириной с сильно сношенными, местами отколотыми ступенями. Лестницы эти, как я помню, освещены не были и стены их были сильно загрязнены и исцарапаны, поскольку, если ты поднимался. А кто-то другой спускался в этот момент, то прижиматься к стене, чтобы не зацепить друг друга, было необходимо.

На втором этаже мне нравились переходные мостики небольшой арочной формы, Они были неширокие, но с высокими и красивыми оградами с большими и побитыми временем дубовыми перилами. Эти мостики напоминали мне мосты через речки, встав на них я мог смотреть как внизу, под моими ногами, льется человеческая река первого этажа. Мне было очень интересно рассматривать людей сверху ─ такой не очень обычный ракурс, который позволял увидеть нечто интересное. Шляпы, платочки, лысины, ─ все то, что при моем малом тогда росте трудно было разглядеть. Иногда,  стоя на этом мостике, я представлял себя капитаном корабля и пытался крутить несуществующий штурвал. Интересно было!

Один раз мы с матерью даже поднимались на третий, совсем пустынный этаж. Там были какие-то службы, куда никого не пускали, и лишь над выходами из ГУМа размещались отделы для покупателей. По-моему там было ателье, потому что я запомнил надпись про демонстрационный зал и демонстрацию моделей. Мало впечатлений ─ очень узкая и, как мне показалось, крутая металлическая лестница, полумрак, серые стены и черное небо, просвечивающее сквозь стеклянный потолок. Какие-то контейнеры в углу,  я стою, жду мать, смотрю на эти контейнеры, на лестницу во мраке, на скучные серые стены, конечно, мне скучно и грустно ─ когда придет мама? Да и ─ все!

Как раз перед выходом из ГУМа в подвале между линиями размещался туалет, в который я иной раз заходил. Сам туалет не помню, помню только широченные лестницы между линиями, абсолютно не освещенные и вход в туалет, который, слава богу, был освещен.

В отличие от ГУМа, ЦУМ поразил меня своей компактностью и высотностью. Не помню, сколько торговых этажей было в нем. Четыре или даже пять? Помню, огромный, почти квадратный зал, свободный от прилавков, в который мы входили. А, если поднимешь голову, то можно было увидеть все вышележащие этажи. Две вещи я видел, которые уже давно-давно исчезли из ЦУМа. Первое ─ переходные галереи вдоль глухой стороны, напротив входа, отделанные дубовыми ограждениями и такими же зеленоватыми дубовыми перилами, сохранившимися со времен Мюра и Мерлиза. Они достаточно быстро исчезли. Сначала на них появилась надпись «Проход воспрещен», а потом, во время очередной реконструкции, их снесли, чтобы не ремонтировать. Конечно ЦУМ сразу же лишился своего неповторимого облика.  Второе ─ старые американские кассовые аппараты. Тогда уже таких нигде не было, кроме как в ЦУМе. Огромные, тяжеловесные, видимо засыпные как сейфы, покрашенные коричневой краской, они возвышались над моей головой, когда я с мамой стоял в очереди. Но самое запоминающееся в них было, это ─ цифры, которые показывали суммарную стоимость. Крупные, уже потемневшие от времени, вытянутые по вертикали, он неторопливо вращались с громким звуком. Причем после набора каждой цены звучал звоночек. Мне они очень нравились. Я любил, приходя в ЦУМ на них смотреть, потому что они коренным образом отличались от привычных мне, по нашим, районным, магазинам, кассовых аппаратов. Те были небольшие, иногда синенькие, коричневые, зеленоватые, с маленькими закругленными цифрами на черном фоне с неяркой витиеватой надписью «САМ». Я все время думал ─ почему «САМ», потому что сам считает и сам выдает чек? Или потому что сам собой работает? Много вариантов, продумывал я, пока не разглядел на каком-то аппарате расшифровку надписи «Завод Счетно-Аналитических Машин». Вот что такое «САМ».

Помню как мы с матерью спускались с какого-то верхнего этажа и двигаясь по лестнице, я не отрываясь смотрел на зал внизу. Меня очень восхищало, что он такой большой и мы все ближе и ближе к нему.

Больше никаких воспоминаний о ЦУМе не осталось. Какие там продавались товары, что мать покупала,─ не запомнилось ничего.