Вообще, кажется, приходится на основании опыта признать, что гимназии -- плохие и совсем неудачные пророчицы относительно будущего своих питомцев. Было у нас два-три ученика, которые шли первыми, не сходили с золотой доски, окончили с медалями и, по мнению педагогов, подавали самые блестящие надежды в будущем. В гимназии считались они чуть не гениями. Но товарищи эти, насколько я мог проследить их житье-бытье за последние двадцать пять лет, ничем особенным себя не проявили ни в университете, ни на базаре житейской суеты. Люди из них вышли хорошие, но средние и тянувшие зауряд с другими трудовую лямку. Знаю я и обратные примеры. Был у нас захудалый и всеми гонимый ученик, вышедший из гимназии за год или за два до моего выпуска. Педагоги смотрели на него, как на тупицу, от которой и ждать нечего. Некоторые учителя, вызывая его к доске отвечать урок, уже заранее безнадежно махали рукою: что, дескать, тебя, голубчик, и спрашивать -- все равно по тупости и бездарности своей не ответишь ничего нужного. Аттестат зрелости эта безнадежная тупица получила только из снисхождения и сострадания. Теперь же эта гимназическая безнадежность гремит своим именем и работами в мире техники как один из даровитейших строителей мостов.
Приведу еще пример. Когда я был студентом в Москве, в числе моих знакомых был ученик 8-го класса одной из московских гимназий. Звали его "вечным гимназистом", потому что надежды получить аттестат зрелости у него было мало. Педагоги о его способностях были самого жалкого мнения. Греческий язык бедняге не давался вовсе, и, чтобы постичь и усвоить эту премудрость, он предпринял колоссальный египетский труд: в последнем классе три раза переписал в тетрадку от доски до доски всю греческую грамматику, этим путем он надеялся лучше запомнить к экзамену ее убийственные правила. Труд этот может оценить только тот, кто знает, что такое представляет собою греческая грамматика. Кое-как, однако же, злополучному "вечному гимназисту" удалось получить аттестат зрелости -- и тоже из сострадания. Поступил человек в университет -- и сразу обнаружил неожиданные таланты. Теперь он пользуется в Москве славою прекрасного врача и известен и в ученом мире своими солидными научными работами.
Есть и еще пример. Пророчила наша гимназия одному молодому еврею самую блестящую карьеру и даже советовала ему отечески идти по окончании курса не иначе как в инженеры. От математических способностей его педагоги приходили чуть не в восторг и признавали их выдающимися.
На деле же оказалось, что в высшем учебном заведении он на математике именно и провалился. Кончил он свою карьеру тем, что в самое короткое время спился и, кажется, умер от алкоголизма в одном из провинциальных университетских городов.
Мне могут возразить защитники гимназии, что на блестящее и быстрое развитие описанных только что тупиц могли благотворно повлиять и наступившая возмужалость, и иной склад и строй университетской жизни. Я не отрицаю этого, но, в свою очередь, возражу вопросом: мог разве Антон Чехов, с трудом получивший за сочинение четверку, за какие-нибудь три-четыре месяца между гимназией и университетом переродиться в литературный талант? А печататься он начал на первом же курсе. Мог тупица, переписывающий греческую грамматику, за тот же промежуток каникулярного времени сразу вывернуть себя, как перчатку, и превратиться в даровитого студента-медика? Какой такой могучий переворот должен был вдруг совершиться в мозгу признанной бездарности, которая потом прославила себя первоклассными инженерными работами? Какой, наконец, винтик испортился в голове тех гениев-медалистов, которые на университетской скамье превратились в людей средних и посредственных? Такие превращения возможны только на сцене, а отнюдь не в жизни, и за гимназией все-таки придется оставить сомнительные достоинства очень плохой прорицательницы и определительницы судеб своих питомцев.
Свободное копирование
