Без вести пропавшие - 40

Без вести пропавшие. Часть 2

 * * *

 После гибели моего отца на семью Подольских неумолимо надвигалось еще одно несчастье. Безобидный на вид психиатр Абрам Наумович захаживал к нам в гости, но этому не придавали значения, поскольку никто не воспринимал его как претендента на руку мамы.

 Кажется, летом 1944 г. мама сняла дачу в Яхроме, городишке неподалеку от Дмитрова, по Савеловской железной дороге. Там жили мы с бабушкой Эрминией Николаевной, как всегда в дружбе и согласии, туда в выходные дни приезжала мама с Абрамом Наумовичем. Наведывалась к нам и Тата. Однажды на побывку с фронта приехал мой дядя Ириний, высокий статный офицер. В тот момент, когда он вошел, я сидела на горшке и взвилась как пуля, приняв его за папу. Но тогда, уверенная в том, что папа тоже скоро вернется, я еще не страдала своей “манией”. Как можно сомневаться в этом, если война еще не кончилась! Дядя, вообще очень добрый, был со мной по-особому нежен и ласков, вероятно, уже понимая, что я осталась сиротой. Я же, глядя на него и ластясь к нему, думала, что мой папа такой же добрый и что у него столько же медалей и орденов.

 Ириний, младший в семье Евлаховых, был красив и необычайно щедр. Сколько помню его, он всегда был беден, но ему, человеку широкой души, хотелось одарить всех. Щедрость часто сочетается с бедностью, гораздо реже – с богатством. Приезды к нам Ириния были для меня праздником. Ему доставляло радость баловать бабушку и меня. Но Ириний уезжал, и праздник кончался.

 Тата, приезжая в Яхрому, проводила со мной весь день, иногда оставалась ночевать, но в таких случаях уезжала очень рано, чтобы не травмировать меня. Если же она задерживалась до вечера, мы с бабушкой провожали ее на станцию. Однажды, гуляя с ней, я, словно невзначай, сказала: “Знаешь, Тата, а Абрам Нумыч называет маму Эрусенькой”.

 Дети наблюдательнее взрослых – это общее место. Когда в них закрадывается подозрение, что их маленькому мирку что-то угрожает, они, как собаки, делают стойку. К тому времени я почуяла, что Абрам Наумович скоро станет моим отчимом, поэтому сообщение мое было знаковым. Почему я облекла его именно в такую форму, остается загадкой: то ли не могла выразиться яснее, то ли смутно догадывалась, что нельзя подводить маму, то ли не хотела напугать Тату, прямо сказав ей о своих подозрениях. Тата все поняла и переменила тему.

 Почему я сказала об этом именно Тате? Для бабушки, как я догадывалась, это не было секретом, но внутреннее чувство не позволяло мне обсуждать с ней отношения мамы и Абрама Наумовича. Тата была для меня таким же близким человеком как бабушка, но она не жила с нами и не зависела от мамы. Мне было легче сказать Тате то, о чем, как я предполагала, ей следовало знать. Ведь она тоже была моей защитницей! Впоследствии Тата говорила мне, что мое завуалированное признание ошеломило ее.