Без вести пропавшие - 35

 12 января 1942 г. – Елене Марковне Коростелевой:

 “Дорогая Леля, получил твое письмецо. Спасибо за поздравления и пожелания. Так же надеюсь, что мы все встретимся по уничтожении немецких бешеных собак, о которых правильное представление можно составить только непосредственно соприкасаясь с ними и следами их пребывания: настолько это превосходит всякое понятие о гнусности, какое можно составить в воображении.

 Эрочка работает в детдоме. Я считаю, что она очень неплохо устроена: имеет комнату, получает питание, у них подсобное хозяйство, и кормят их хорошо, ребенок имеет молоко. Но конечно, глушь ужасная и очень тяжелая работа. Но я считаю, что любые лишения и тяготы на родине даже не заслуживают упоминания по сравнению с тем, что переносят люди на оккупированной земле. Здесь всем наплевали в самую душу. Даже самые темные люди чувствуют себя в первую очередь оскорбленными, а потом уже вспоминают, что они ограблены и обездолены.

 Родители на Сев. Кавказе (Черкесской А.О, город Черкесск, Советская 51. Эрин адрес: Свердл.обл., гор. Верхотурье, детдом), им, конечно, очень тяжело, из писем бакинцев вижу, что они болеют, да, конечно, они очень стары. С пропуском для них в Баку вышел ряд недоразумений, не знаю, как им помочь. Я перевел им в октябре 1000 р., потом еще переводил деньги, но они не получили. Их поддерживают бакинцы. Хотелось бы, чтобы они переехали в Баку, там бы не были они одиноки и беспомощны. Я работаю в полку переводчиком, жив и здоров, что в здешних условиях уже очень много. /1 нрзб/. Где Юра? Целую тебя. И.”.

 15 января 1942 г. – родителям:

 “Дорогие мои, шлю вам привет. Сейчас нет возможности писать так регулярно, как хотелось бы. От вас тоже уже порядочно нет вестей, впрочем, я отчасти избалован вашими частыми письмами. У меня с начала месяца новостей нет, а о новом моем назначении вы уже знаете. Получил открытку от Лени <Е.М.Коростылевой. – И.П.> (Казань, 15, до востреб.), спрашивает, где вы и Эра, о Тате она знает от Кульмановых. Написал Соне Тадэ, м.б., она видела Тату, но не знаю, действителен ли имеющийся у меня адрес. Тут получают довольно быстро письма из Ср.Азии, почему она не пишет мне непосредственно или через Жеку – не могу понять, конечно, тут какое-нибудь недоразумение. Жду ваших писем, целую вас. Ваш И.”.

 18 января 1942 г. – родителям:

 “Дорогие мои, этот месяц прошел с какой-то невероятной быстротой. Давно ли начинался новый год, а уже вторая половина января! Во всяком случае – половина зимы за плечами, солнце начинает греть и дни становятся заметно длиннее. Становится как-то легче на душе. Нет ничего ужаснее темноты. Будем надеяться, что дождемся весны, а к тому времени подоспеет победа. У меня все по-старому. Только что-то давно не получал писем, особенно от Эрочки. Ужасно стал тосковать о ребенке. В избе, где наша комсоставская “столовая”, целая куча детей: из огромной деревни осталось 5-6 домов, остальные сожгли гады, и в каждом доме – несколько семей в неописуемых условиях, особенно, если представить, что немцы объели их начисто, а остальное сгорело. Я обедал позже всех, повар оставил большую пачку сахару, и я поил чаем с сухарями (увы, черными) нескольких малюток. Они разыгрались и так радовались, а я вспоминал, как играет Реночка и думал, получает ли она, что ей надо. Мы вообще оказываем большую поддержку населению, особенно, хлебом, т.к. нас кормят очень хорошо, хотя ужасно однообразно, а 900 гр. хлеба никто, конечно, не съедает. Вот хозяева, где стоят бойцы, и пользуются от них многим. Пока деревня еще на линии фронта, только что освобождена и еще ничего не налажено – это для них очень существенно. Как дальше организуется дело, знаю только из газет – мы быстро продвигаемся вперед и пункт, который вчера еще предстояло занять, завтра подчас оказывается глубоким тылом. Зато и нас подчас угощают маринованными грибами, солеными огурцами и др. вещами, не входящими в паек. Ну, будьте здоровы, пишите, целую вас. Ваш И.”.

 20 января 1942 г. – родителям:

 “Дорогие мои, пишу в большой спешке – надо ехать вперед, немцы опять сильно погнаны. Я уже две недели не имею писем ни от кого, не знаю, в чем дело. Стоят сильные морозы. Мне дали новые перчатки на меховой подкладке, но, к сожалению, очень нелепо сшитые. В большой холод я под них надеваю свои летние кожаные, это уж полная защита. Приобрел теплые носки, пока лежат вместе с теплыми портянками в вещевом мешке, я так и проходил пол зимы в бумажных носках под валенками. Правда, я преимущественно нахожусь в помещении, а на улице бываю почти только в движении, лежать у огневых точек мне не приходится. Там вот все эти теплые принадлежности как раз необходимы, даже никак не согреешься. Но у нас есть немало штабных, которые страшно кутают ноги и вообще кутаются, я к этому не привык. Здорово сейчас бьем немцев, газеты дают скорее преуменьшенное представление. Читайте “Красную звезду”, она дает наиболее полное освещение, но чтобы представить происходящее, нужно видеть самому, чего вам никак, впрочем, не желаю. Целую вас крепко. Ваш Ися. Ношу эту открытку уже 5-й день и не могу ее отправить, не знаю, когда почта уйдет. Сейчас почти /2 нрзб./. Теперь впредь буду писать на Баку”.

 25 января 1942 г. – в Баку, родным:

 Дорогие мои, сегодня получил открыточки ваши от 5 января и пишу уже прямо на Баку, надеясь, что вы уже там и все вместе. Не могу сказать, насколько это меня радует и успокаивает. Прямо как с души свалился камень. Теперь я за вас вполне спокоен, вы, так сказать, “в надежных руках”. Я бесконечно благодарен тетям за их любовь к вам, заботу и поддержку. Теперь вам будет хорошо, насколько возможно в данных условиях. Относительно Эрочкиного переезда надо подумать, но тут есть ряд соображений: как повлияет бакинская жара на Реночку с ее колитиком, как она сможет и сможет ли вообще устроиться с работой, да и вообще у нее не плохие, насколько это возможно, конечно, в данных условиях опять-таки <дела>: с жилищем и питанием. У меня все по-прежнему, идет большое наступление, приходится совершать большие переходы, стоят сильные морозы, вчера было больше 40 гр., сегодня – 30. Кажется, меркнет день. Любо-весело смотреть, как прыгают <1 нрзб> фрицы, щелкая сапогом о сапог, чтобы согреться. Один шофер ехал ночью, на дороге стояло 3 немцев с оружием. Он струхнул, а они побросали оружие с криком: “Русь, сдаемся”. Шофер посадил их в кузов и привез куда надо”. <Карандашная приписка на лицевой стороне открытки так выцвела, что не поддается прочтению. – И.П.> .

 27 января 1942 г. – родителям:

 “Дорогие мои, получил от Эсфири открытку с извещением о приезде Таты в Баку. Т.к. и вы писали, что туда выезжаете, то впредь буду писать вам на тетин адрес прямо в Баку. Надеюсь, что эта открытка вас уже в Черкесске не застанет. У меня все благополучно. Сейчас много работы. От Эрочки получил письмо от 14 января, у нее тоже все в порядке. Целую вас и жду от вас известий из Баку. Я так рад, что вы там. Ваш Ися”.

 17 февраля 1942 г. – Тате в Баку:

 “Дорогая Тата, наконец ты “нашлась”, я с момента нашей последней встречи не получил от тебя ни строчки, ужасно по тебе тоскую, общение с тобой – огромнейшая для меня необходимость. Я так рад, что ты в Баку со всеми нашими, для меня это колоссальная отрада и успокоение за вас. Теперь вы на месте, и я за вас вполне спокоен.

 От Эрочки получил открытку от 14 января. Пишет, что Реночка все хворает, лекарственной помощи получить не может, а в остальном они устроены неплохо, они даже довольны.

 У меня все без перемен, только чувствую теперь, как я устал.

 Кончаю писать, чтобы отправить письмо, да и текущей работы сейчас много. Будь здорова, целую тебя, маму, папу, теток. Твой брат Ися. У нас так работает теперь экспедитор, что < несколько строк стерлись. – И.П.> …не волнуйтесь, что долго нет писем”.

 Судя по всему, это последнее письмо отца. Родные хранили их так бережно, что ни одна открытка не могла затеряться. После 17-го февраля 1942 г. письма от него перестали приходить. Тогда все понимали, что это значит. Но в хаосе войны случалось всякое, и все верили в чудо.