XXVI.   

Пока перейду к дальнейшему рассказу о моем пребывании в Элису, постараюсь набросать здесь краткий очерк этого владения.

Все оно делилось на три полосы: во-первых, плоскость от левого берега Алазани до подножия лесистого хребта, тянущегося по всей Лезгинской линии, у которого пролегала большая дорога из Закатал в Нуху; во-вторых, предгорья со вдающимися в Главный хребет ущельями быстрых речек, прорезывающих плоскость, впадая в Алазань; и в-третьих, часть, лежащая на той, северной, стороне хребта, по верховьям реки Самура, впадающей в Каспийское море, -- эта часть называлась Горный Магал. На плоскости преобладающим населением были татары (мугалы) и энгилойцы -- некогда грузины, обращенные в магометанство; по-арабски инги -- новый, то есть вновь обращенный, от этого происходит название ингилойцы, или как у нас принято было писать -- энгилойцы. В предгорных аулах и в Горном Магале по Самуру жили исключительно лезгины. Первые говорили чистым татарским языком (адербиджанское наречие тюркского корня), вторые -- испорченным грузинским, третьи -- собственным наречием калпахским, но татарский язык доминировал, и все его знали. Население -- мусульмане сунни, и за исключением ингилойцев, фанатически усердные.

Плоскость и предгорья составляли богатейшую, щедро награжденную природой часть края. Пшеница, рис, шелк, виноград, всех родов фрукты родятся в изобилии без особого труда благодаря жаркому климату при обилии воды. Главнейшие продукты сельского хозяйства -- рис и шелк.

В обвитых плющом и диким виноградом лесах, густой полосой тянущихся параллельно Алазани, водились стадами дикие козы, кабаны, лисы и в огромном количестве шакалы; фазаны, перепелки, дикие курочки, большие голуби сотнями вспархивали из колючих кустарников и густых бурьянов; в предгорных лесах водились во множестве куницы-желтобрюшки, олени и медведи. По Самуру же, где каменистая почва и совершенно горный характер природы были малоудобны для хлебопашества, жители водили в больших размерах стада овец, которых на зиму перегоняли на южный склон хребта и за Алазань, в Самухские степи, не знающие зимы и известные своими пастбищами.

Близ аула Элису был большой ключ горячей щелочной воды.

Таковы были естественные богатства этого владения, которое в других руках и при других условиях могло бы быть обетованной страной, а между тем в мое время было театром разбоев и всякого беспокойства. Исторические сведения, какие мне удалось собрать, не были обширны, они заключались в том, что при нашествии мусульманского полчища во время калифов в этот край, населенный грузинами, они при содействии горцев, пользовавшихся случаем грабить, были покорены и обращены в исламизм; затем между ними поселились выходцы из ближайших мусульманских областей и часть лезгин, и из этого составилось отдельное владение, отданное одному из знатнейших арабских предводителей со званием наследственного султана. Название Или-су (многоводие) дано ему или потому, что главный аул носил уже это название, или вообще потому, что в этой местности так много источников, речек и родников.

Управление султанов было чисто восточное, деспотическое, с правом смертной казни, к которой, впрочем, прибегали редко, особенно последний султан Даниель-бек, но отсечение рук, носов, выкалывание глаз, отрезание языка практиковались довольно часто. Большая часть лучших земель принадлежала султану и бекам (дворянам), и меньшинство аулов жили на собственных землях; жившие на владельческих были обложены оброками, разными повинностями и работами, а собственники должны были выставлять известное число конных нукеров к султанскому двору и в случае надобности в милицию. Султан разбирал жалобы, безапелляционно решал все дела и споры, налагал взыскания, собирал в свою пользу штрафы, составлявшие крупный доход. Такая самостоятельная власть в течение долгих лет, большое богатство и родство с самыми знатными домами в Дагестане -- аварскими и казикумукскими ханами приобрели Элисуйскому дому почетное положение между горцами и вообще между населением Закавказья, усиливавшееся еще и потому, что за преданность русскому правительству султаны, особенно последний, получали щедрые награды, ордена, генеральские чины и прочее. Для нас, по крайней мере до поры до времени, такое положение этого владения было как нельзя более выгодно. Благодаря сильному влиянию султана ни религиозный фанатизм, принявший такие широкие размеры в руках Кази-Муллы и Шамиля, ни национальная враждебность мусульман к грузинам и их покровителям русским не проникали не только в Элисуйское владение, но даже и в соседние части Закатальского округа и даже Нухинского уезда, по крайней мере никакими явными признаками они не обнаруживались. Спокойствие, невзирая на весьма ограниченное число войск в этой местности, не нарушалось, и гражданское управление могло рассчитывать на постепенное развитие. Но печальные события 1844 года, о которых я уже рассказывал выше, разом опрокинули все это положение дел. Гордый аристократ, самостоятельный владетель, русский генерал Даниель-бек из-за каких-то мелочных неудовольствий с начальством должен был бежать к презираемому им и считаемому горским байгушом, то есть нищим, Шамилю и за особую милость считать звание его наиба над несколькими нищими лезгинскими аулами -- из преданного слуги русскому государству он превратился в его заклятого врага; спокойствие и даже благосостояние обширной страны были потрясены.

Да, мы таки достаточно порадели в пользу мюридизма и немало делали, чтобы продлить борьбу на многие десятки лет. В 1840 году довели до восстания Чечню, и она передалась бездомному беглецу, разбитому в Дагестане. Тогда Шамиль, по-видимому безнадежно потерявший власть и значение, вдруг превратился в грозного повелителя всех воинственных племен, а мы, не уразумев всей серьезности положения дел, с какой-то апатичной бездеятельностью довели до катастрофы 1843 года, когда горцы взяли у нас одиннадцать укреплений, истребили их гарнизоны, приобрели огромные запасы артиллерии, снарядов и, главное, небывалое до того нравственное преобладание над нами. В 1844 году, в то самое время, когда целая тридцатитысячная армия наша под начальством двух корпусных командиров не решалась атаковать Шамиля с его пятнадцатитысячной толпой, дерзко вызывавшего нас на бой (на Буртунае), вдруг бунтует элисуйский султан, переходит к неприятелю и если не фактически, то нравственно подчиняет ему половину Лезгинской линии от Белокан до Нухи, в ближайшем соседстве с Грузией и Тифлисом... Какое торжество для Шамиля, для мирюдизма! Какое ликование в мусульманском мире!