Князю же Эристову в такое же непродолжительное время управления округом ничего не удалось сделать. Он чрезвычайно напоминал того соллогубовского героя в повести "Тарантас", который, пускаясь в путешествие по России с целью всестороннего ее описания, приготовил большую тетрадь, очинил несколько карандашей и возвратился с чистой тетрадью. Князь Захарий тоже только чинил карандаши... Он очень много разглагольствовал о своих взглядах на дела перед несколькими раболепными слушателями из ближайших подчиненных, держал себя весьма самостоятельно и гордо относительно Чиляева (отчасти, может быть, и потому, что он-де грузинский азнаури -- дворянин, а я князь из самых древних) да будучи крайне раздражительного характера постоянно выходил из себя, ругал туземцев, не разбирая правого от виноватого, не стесняясь ни положением их, ни званием -- одним словом, был человек и честный, и благороднейших правил, и не глупый, но до крайности самоуверенный и взбалмошный.
Итак, генерал отпустил меня с наставлениями употребить самые энергичные меры к истреблению качагов и постараться о получении из гор верных сведений о неприятеле, а окружной начальник решительно приказал мне обратить внимание на окончание старых дел, приведение в порядок канцелярии и заняться главнейше составлением подробнейшего хозяйственно-статистического описания всего бывшего султанского имения, ныне составляющего казенную собственность, обнаружить причины, почему имения эти давали Даниель-беку большой доход, а казне -- почти ничего, и изложить мои соображения, как наилучше устроить эти имения на будущее время.
Обоим отвечал я "слушаю-с", да и готов был по возможности удовлетворить обоим требованиям, хотя, симпатизируя больше военной стороне, предположил посвятить ей главнейшее внимание. Впрочем, описанием султанских имений я тотчас же занялся и, сколько теперь могу вспомнить, преодолел много затруднений, представив подробнейшую записку листах на 15--20, обнимавшую весь этот сложный предмет со всех сторон. Говоря в записке о ничтожности доходов после конфискации имений в казну, я, помнится, указал на ошибочность распоряжений в этом отношении генерала Шварца. К этому придрался Эристов, и вместо ожидаемой мною благодарности за такую капитальную работу, по-видимому, так его интересовавшую, я при первом же свидании получил одно из тех начальнических распеканий, которые долго не забываются. "Да как вы смели, милостивый государь, критиковать распоряжения генерала Шварца? Да вы знаете ли, что генерал-лейтенант есть третье лицо в государстве?" и т. д. Все это может показаться даже невероятным по своей бессмыслице, но такой взбалмошный человек уже был покойник, хотя, как уже сказано, в сущности вовсе не был глуп, кое-что читал и далее писать собирался. Да, собирался. Я сам видел у него в течение полутора лет на письменном столе тетрадь белой бумаги с началом какой-то статьи: "Если мы взглянем на историческую судьбу всех государств нашего материка, то должны убедиться...". На этих нескольких словах покойник остановился и дальше не пошел. В разговоре, впрочем, он мне как-то высказывал свою мысль, что-де "все государства имеют свой период величия и переживают его, подвергаясь в конце падению. Не избегнет этой участи и Россия. Теперь она на пути к апогею своего величия, а затем уже начнется падение", -- философствовал покойник...
Свободное копирование
