Глава 20. АРМИЯ.
Часть 1. 145 ОУБ
Прибыла наша группа в часть ночью, разместили нас в спортзале, спали на матах. Днем, чтобы мы не скучали, стали крутить фильм «Пармская обитель». Фильм прерывался после каждой части на десять-пятнадцать минут. Порядок частей фильма был перепутан, но никого это не волновало, да и не все понимали, что происходит на экране. Но, когда Фабрицио вышел из тюрьмы и пришел к своей возлюбленной, они начали целоваться, зал взревел, загоготал, затопал ногами, как будто в зале сидело стадо молодых необъезженных еху. Я понял, что оказался на другой планете, в стране Гуигнгнмов. Помните, как у Джонатана Свифта:
«По моим наблюдениям, еху являются самыми невосприимчивыми к обучению животными и не способны ни к чему больше, как только к тасканию тяжестей. Однако я думаю, что этот недостаток объясняется главным образом упрямым и недоверчивым характером этих животных. Ибо они хитры, злобны, вероломны и мстительны; они сильны и дерзки, но вместе с тем трусливы, что делает их наглыми, низкими и жестокими. Замечено, что рыжеволосые твари обоих полов более похотливы и злобны, чем остальные, которых они значительно превосходят силой и ловкостью».
В военкомате на комиссии мне заявили, что с таким образованием, как у меня, обязательно меня направят в самую современную техническую часть. Попал я в пехоту в Отдельный Учебный Батальон (ОУБ). Нашим батальоном командовали на всех уровнях еще молодые мужчины 35-40 лет, прошедшие войну и прочувствовавшие, что такое фронт на своем опыте. После войны к этому времени прошло всего лишь 14 лет. Командиры взводов, старшины и их помощники были в прекрасной физической форме. У нас не было дедовщины, но из нас каждый день делали отбивную котлету, и всем новобранцам приходилось подчиняться жестким порядкам, приближенным к боевым.
Началось наше обучение военному делу с самого простого, с портянок. Мы два дня до одурения снимали и надевали сапоги. А потом нас обучали быстро одеваться. Среди ночи приходил командир и произносил «милые» словечки: «Рота подъем». За 30 секунд нужно было спуститься со второго этажа нар, натянуть брюки, замотать портянки и в сапогах вбежать в строй. Вначале сие сложное задание не получалось и за минуту. Проверив, как замотаны портянки, командир командовал: «Отбой». А через пару минут все повторялось сначала, и так раз пятнадцать – двадцать, пока, что-то не начнет получаться. Следующей ночью экзекуция продолжается до пятидесяти раз. Тренировки не останавливались, из ночи в ночь нас поднимал, режущий крик: «Рота подъем», пока последний не уложился в 30 секунд.
А в шесть утра, независимо от того, спали мы или нет, раздавалось: «Рота подъем, строится на зарядку, форма одежды такая-то». И в снег, и в дождь, и в мороз выбегаем на улицу. Еще абсолютная темнота, а мы уже бежим, разогреваемся. А после зарядки бег три километра всем, кто быстрей, тот первый в туалет, остальные ждут. После завтрака - на плац, отрабатывать строевой шаг, как на параде.
Кормили пехоту по пятой норме, самой худшей. На день давали 700 грамм черного местного хлеба, белый 200 грамм на день стали давать только в 1962 году, сахара на день пять кусочков. Ни сливочного масла, ни киселей, ни кофе, ни молочных продуктов, ни фруктов, ни ягод я за три года не пробовал. Главная еда была: каша, разная, щи, картошка, селедка ржавая из бочки, мясо один раз в день на обед грамм 150 вместе с жиром и жилами и чай.
Пока мы не приняли присягу, основное время занятий взвод проводил в спортивном зале, многим, не видевшим гимнастические снаряды, доставалось ой, как не сладко. В первые же дни нам устроили кросс на три километра, результаты крупными цифрами занесли в газету и повесили на стену, и не снимали ее до выпускных проверок инспекций. Результат последнего кросса записали рядом. Никто не мог бы поверить, проходя курс молодого бойца, что он будет так носиться. А они наши командиры сделали из нас настоящих пехотинцев, похожих на борзых собак, без живота, одни кости да мослы.