А судьба, словно в награду за все испытанное, готовила мне совсем редкий сюрприз. Не помню через сколько дней, было об'явлено, что в Красноярске освобождают не только меня и Валерию Николаевну, но и друга моего Симиренко. Этого уж я не ожидал! По слухам виновником этого сюрприза был енисейский губернатор, Лохвицкий, который, говорили, поручился за всех тех административных ссыльных, относительно которых не было особых распоряжений. Не знаю, насколько был основателен этот слух, но Лохвицкий по отношению к политическим оказался, как выяснилось впоследствии, действительно, редким администратором.
Об этом, однако, ниже, а теперь сообщу, что тотчас после сообщения об оставлении в Красноярске меня обуяло чувство, я бы сказал, стыда. Мне вдруг стыдно сделалось за свое счастье при мысли, что многие из товарищей, с которыми я сжился в пути, шли дальше, при чем некоторые, как Бердников, Папин, Коленкина направились на каторгу. Тяжело было расставаться с ними без надежды когда-либо встретиться. Что значили все мои переживания, сравнительно с перенесенными уже и предстоящими в будущем страданиями каторжан? Взвесить и понять свои радости и печали можно лишь через сопоставление их с радостями и печалями окружающих. То же, несомненно, чувствовали и все освобожденные, особенно женщины. У всех у них на глазах видны были слезы, а на лицах выражалось сильное волнение. Что касается Валерии Николаевны, то она, как говорится, не была похожа на себя. Грустные, оглядываясь на окна, из-за решеток которых высматривали оставшиеся, вышли освобожденные за ворота; здесь мы замахали товарищам платками и перекрикивались прощальными возгласами.
-- Уходите, уходите, господа,-- торопила нас тюремная администрация,-- нельзя переговариваться!
-- Но ведь мы только что были вместе...
-- Мало ли что, уходите!
И сразу разверзлась бездна между нами "свободными", и теми, которые остались в тюрьме.
Нужно самому испытать все это, чтобы понять наши чувства.
-- Придем к вам на свидание!-- крикнули мы в последний раз.
-- Уходите же, наконец!-- раздался на это уже грозный оклик.
Вышли мы из тюрьмы, включая меня, Симиренко и Левандовскую, в количестве, кажется, 22 человек, а именно: вышеназванные воспитанники Варшавского университета -- Абрамович, Августович, Гельперн, Геринг, Гласно с женою, урожденною Гружевскою, Завадский, Ковальский, Де-Мезер, Рогальский и Свенцицкий; далее студент медицинской академии, последнего курса, Данилович с женою, урожденною Пласковицкою, студет Петербургского университета П. Г. Попов, студент Петербургского технологического института Г. П. Андреев, воспитанница Петербургских высших женских курсов Клейн, Л. Н. Жебунев; наконец,-- были еще высланные из Одессы -- Кобылинский, Морозова и черноморец Шпадиер.
Свободное копирование
