В разных местах идут беседы на всевозможные темы...-- Семь ведь?-- слышится в кружке собравшихся баб,-- "Солдат" -- раз, Степка -- два, на бирже Тимофей да "кудлатый".-- А Миронов?-- забыла -- Ну, Миронов еще и -- больше не было: всего пять, да теперь Финоген...
-- А "пожарные" даром, небось, чаем угощали?
-- Провалиться на этом месте -- не успела,-- скоро назад тогда в острог увели...
-- Ну пять! Нешто это мало?
-- Да ты сам посуди: у "чалдона" работы много, работа трудная; даст он, положим, рублей пять,-- так ведь одежи-то я в месяц сколько изорву! А ежели я залезу в чужой, значит, карман, али дом, у меня худо -- худо -- рубля два барыша, и одежа целехонька -- вот что!-- А ежели по спине-то дадут? по загривку?
-- А голова на што? Разве руки не привычны?
-- Уже лупцовал он меня, лупцовал,-- повествует в другом месте баба,-- взял кандалы у Петьки из-под подушки всю спину избил, и теперь знаки есть. Рассказчица спускает по пояс рубаху и показывает на спине шрамы; бабы качают головами; рассказчица продолжает: мужики, было, заступились, а я им:-- не ваше, мол,-- дело, говорю. Как сказала я это, он бить и бросил: отлегло, значит, за то, что покорилась.
-- Нет, мой-то что сделал! Бил меня, бил и подает стакан вина: пей!-- говорит; а какое тут питье, когда на сердце кровь-то закипела у меня от этакова, можно сказать, случая. -- А -- а! не хошь? говорит -- и ну опять, опять! Я и выпила, так чтоже? бить то перестал, да еще почал целовать. Поверите, захворала я от этого винища.
-- Уж как не захворать! Не дай бог с эдаким связаться,-- хоть в гроб ложись!-- Ну ты это напрасно, обижается рассказчица -- я его всегда добром поминаю. Вот хоть бы в Нижнем: сам на "пайке", а мне все порции, порции, пять или шесть там порций (по копейке тогда порции были). Щей арестантских и в рот я не брала, да и ходила я чистенько не как другие -- прочие: шаль подарил, платье; а что побоев приняла я от него -- это точно.
-- А-яй, сколько побоев!-- вздохнула рассказчица,-- теперь с Федькою куды-ы вольготнее.
.....-- Так вас, баб, и надо: бить, да учить уму разуму,-- сказал какой-то подошедший арестант.
-- У самого есть -- ли?-- огрызнулась баба.
-- Ах ты, к..... -- еще поговори! И арестант шлепнул бабу по спине, повалил ее на землю.
-- Дуй ее, дуй!-- шутливо подзадоривали проходившие.
..... -- Как проиграю я эти деньги, моя-то дура и ревет, а я ей: нешто это мои деньги? нешто я их заробил?-- Уж где заробил,-- сегодня выиграл, завтра проиграл.-- Ну, да -- ба-ба, чего она смыслит?-- Ведомо!-- Одно слово ба-ба
..... -- Шохор, шохор -- слышится у ворот: это старый бродяга, нечто в роде клоуна, представляет танец каких-то сибирских инородцев, прибавляя цинические жесты. Кругом хохочут и аплодируют.
..... -- А я Наполеона видел -- рассказывает арестант средних лет.-- Видел? Ишь ты!-- качают головами слушающие его солдаты.-- А вы и поверили? А еще солдаты -- смеется другой арестант.-- Да он в материнском пузе еще не зачинался, когда Наполеон в Рассеи был: в 12-м году он был, целых семьдесят слишком лет назад.-- И то правда! Ах ты чортов сын, мудер надувать!-- А про Бисмарка слыхал?-- Как не слыхать! Тоже, чай, газеты читывал.
..... -- Этьен, Этьен! повествует грамотная каторжанка содержание когда-то читанной ею повести,-- я тебя люблю, но не могу бросить мужа,-- я должна к нему вернуться!
-- Ишь, образумилась, значит?-- Известно, ученая не то, что наша сестра...
..... -- Шел я это на поселение за кражу -- замок сломал -- и повстречайся я в Томском с "Сохатым" (Сергей и "Безродный" знают его); встретились, а он и ну бахвалиться: я де засыпал Козлову -- это бытто свекру мому; зло тут меня взяло, сердце закипело, жалко мне свекра, добрый был человек! Как схвачу я нож, да как полосну "Сохатого" по шее -- он только ахнул.
-- Так ему и надо! Утопил, с... с..., да еще бахвалится! Умер?
-- Нет, чорт его не взял! Опосля еще где-то ребята ему подбавили; в бегах уж, слыхать, где-то окачурился.
-- Как это ты, братец, сплоховал?
-- Стыдно, брат!
-- Нож, должно быть, не больно востер был.
-- Прямо бы его по башке, в висок -- и-и, шаба-ш!
..... -- Трудно, и-и как трудно бродяжить бабе, да и на каторге не житье, а мука, -- говорит худая, сморщенная старушонка -- бродяга, обращаясь к молодой красивой арестантке, идущей на каторгу за убийство ребенка. Здесь-то одежонка плохая, а на заводе и того хуже; а тут все на работе, да на работе, -- только успевай делать; дадут на три месяца тебе "чирки", "коты" по здешнему, а они за неделю и порвутся; придешь к смотрителю, а он сейчас: "розог"!-- кричит.-- И наказывают? -- вздрагивая спрашивает слушательница. -- А ты думаешь шутят? А еда-то еда -- не приведи господи! Щи черные, пречерные! Рабочему человеку полагается фунт мяса в день, а мы в месяц трех фунтов не получали; хлеба по 2 1/2 ф. давали; так, поверишь ли, нам, бабам, и то не хватало.-- Уж как хватит, коли один хлеб почесть. Видно сменяться надо да бежать!-- От этого житья как не убежишь...-- Страшно, как вспомню, что и убить-то тебя могут, и зверь-то в лесу...-- Ну, зверь-то ничего, а вот "братских" берегчись надо, а то как раз на "лопать" то позарится и убьет; да и одежонку-то худеньку-прехуденьку надо носить;этак-то уж не нарядишься, как ты теперь. У молодой девушки показались слезы на глазах. Впереди видит она одно горе, одни опасности, -- все равно пойдет ли на каторгу или в лес...-- Девятнадцатый год всего мне... Лучше бы сразу на суде меня убили, -- рыдает она. Окружающие притихли...-- Ну, Маша, полно горевать-то!-- утешают бродяги, -- ишь нас сколько! Нам с тобою веселее в лесу будет. -- Я уж десять лет по бродяжеству хожу, всю почесть Сибирь проклятую знаю, как свой дом,-- все покажу тебе!-- Пойдем-ка песни петь! Вон наши певуны усаживаются. И через несколько минут все еще грустная Маша сидела уже "в обнимку" со своим "любителем" в кругу певцов. Хор собрался большой. Слышались и недурные голоса, но пели не особенно стройно:
На этап вам собираться
Приказание отдано,--
Знать с Сибирию спознаться
На роду нам суждено.
Не боюся я Сибири,
Но боюсь разлуки я,--
Жалко с милой мне расстаться
Она дороже мне всего!
Не кори меня в разврате,
А целуй меня звончей!
Поздно думать об утрате
Наших прежних дней...
Здесь, кстати, приведем еще несколько песен, петых арестантами, заметив, что за весьма незначительными исключениями, все они не оригинальные, а взятые из различных "сборников" и "песенников", нередко перевраны и переиначены до неузнаваемости; содержание песен, в большинстве, подходящее к тюремным и этапным условиям.
Мещане больших русских городов очень часто пели:
В одной знакомой улице
Я помню старый дом,
С высокой темной лестницей,
С завешанным окном;
И там огонь, как звездочка,
До полночи горит,
А ветер занавесочку
Тихонько шевелит.
Никто не знал, какая там
Затворница живет,
Какая сила тайная
Меня туда влечет;
Какая чудна девица
В заветный час ночной
Выходит ко мне бледная
С распущенной косой,
С заплаканными глазками,
И в ручках со свечей;
Какие речи странные
Она твердила мне:
О мужестве, об обществе,
О дальней стороне.
Теперь мы пташки вольные,
И нас не стерегут,
А ты, мой друг, не девица --
Тебя не проклянут.
Прощай, прощай, мой милый друг!
И поцелуй звучал,
А ветер занавесочку
Тихонько колыхал.
Каторжники нередко пели:
Ночь темна, лови минуты!
У тюрьмы стена крепка,
У дверей наших замкнуты
Два железные замка.
Чуть брежжет вдоль коридора
Огонек сторожевой,
Не стучит там шпором, шпором,
Но скучает часовой.
"Часовой!-- Что, барин, надо?
-- Притворись, что будто спишь!
А я мигом чрез ограду
Тенью быстрою промчусь:
Край родной повидеть надо
И жену поцеловать,
А потом с друзьями под тенью
В лесу зеленом погулять".
-- Я бы рад услужить тебе
Во что ни стало.
Но боюся одного:
Отдадут меня под суд военный
И сквозь "тальцы" проведут,
И мой труп окровавленный
На тележке повезут,
И не дадут мне ни ружья, ни пистолета,
Но дадут одну лопатку,
И ноги к тачке прикуют;
Вечно цепь будет одета,
И меня в каторгу сошлют;
И не видеть мне родного края,
И жены не целовать,
И под тенью с друзьями
В лесу зеленом не гулять.
Любимая песня бродяг -- это известная:
Отцовский дом покинул я,
Травою заростет;
Собачка верная моя
Залает у ворот, и т. д.
А также:
Умереть бы мне молодцу в клетке,
Если-б не было милой соседки...
Или:
За дикими степями, за Байкалом,
Где золото роют в горах,
Бродяга судьбу проклинает,
Тащится с сумою назад;
Тащится густою тайгою,
Где птички поют во кустах;
Худая на нем шапченка
И серый казенный халат;
Плохая на нем рубашенка,
При множестве разных заплат;
Котелок с боку тревогу
Ухарски с ложками бьет;
К Байкалу тихо подходит,
Рыбачью лодку берет,
Любимую песню заводит,--
Про родину что-то поет.