По большой сибирской дороге - 9

 На дворе далеко не вся партия. Многие сидят в камерах, хотя там и душно, и грязно; под шум, гам и крики в камерах, делаются дела, воспрещенные законом. "Майданщик", разложив свой "майдан", т. е. всевозможнейшие товары, охотно угощает арестантов водкою, табаком, папиросами, продавая все втридорога. Его окружает со всех сторон толпа народу, и одному майданщику не успеть бы удовлетворить требования, если-бы ему не помогали "жиганы" -- должники, обязанность которых наблюдать также -- "не идет-ли начальство"? Благодаря этому, тут же сидящие игроки спокойно "дуются" в самые азартные игры, ограничиваясь лишь короткими замечаниями:-- Слопает Митька-то бондаря.-- Ему фарт сегодня.-- Ишь! так и бьет, так и бьет!

 В других углах -- другие занятия, и везде говор. Серега, а Серега!-- кричит арестант, стоящий подле окна и разбирающий надпись. -- Ну? -- А Куликов то прошел уже. -- Ты откеда знаешь?-- А вот тут, погляди-ка, написано на окне:-- "Куликов кланяется бродягам, прошел благополучно, здоров".-- Пиши и ты поклон нашим.-- Ведомо напишу!..

 В соседней камере раздается крик. Алешка кудрявый Сашку лупит!-- об'являют публике стоящие ближе к дверям.-- Так ей и надо, не связывайся с жиганами!

 -- Ему и обидно...-- Как не обидно,-- чего ей надо? Кажись, все покупает, так ей все, видишь, мало! Крики продолжаются, но никто и не думает вступаться, а вошедший староста еще прибавляет: "Паддай ей, к..., чтобы не кричала больно, а то, не ровен час, офицер услышит, так мне же и достанется!

 В стороне от играющих раздался бабий плач, вслед за которым послышалось довольно логичное увещание со стороны "любителя" или мужа: "нетто я эти деньги заробил? выиграл и проиграл! Не твои ведь?" -- продолжает он, бросая карты.

 -- Да, не мои... А где... платье, что хо... хотел ку... купить,-- всхлипывает баба,-- шутка-ли 100 рублей...

 -- Не твое это дело! Слышь?!? замолчи! Не то... Увещатель показал солидных размеров кулак, с которым баба была, вероятно, знакома, так как всхлипывания прекратились...

 ..... -- Что, брат, часы -- ау? -- А куда мне с ними? Того гляди украдут... Только больно дешево взял: пять с полтиною...-- Пять с полтиною, а сам 25 дал?-- Что и говорить...

 ..... -- Эх, шут тя дери -- слышен возглас под нарами,-- эк ловко сделал!-- выражают восхищение арестанты глядя, как их товарищ вырезал печать.

 -- Прикладывай на бумагу! Подали сальный огарок, и скоро прекраснейший отпечаток виднелся на клочке бумаги.-- То-ись и в голову никому не придет, что она поддельная!-- продолжает восхищаться один из окружающих резчика печатей.-- А видел, как Федька двугривенные подделывает?-- спросил восхищающегося другой арестант.

 -- Нет, не видел.-- Так посмотри! Вот я сказал тебе, а и то надует: даст двугривенный, а не увидишь, что он фальшивый.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 В темном уголке, под нарами шепчутся две бабы:-- цыц, Марфушка,-- усмиряет одна баба ребенка, чтобы слушать рассказы собеседницы,-- родила, говоришь?

 -- Родила и не крикнула,-- кругом-то мужики спали -- стыдно... Как не стыдно... Пойдем, поглядим.-- Нету ее там. Знаешь, Карп-то, старичек?-- Ну?-- Жалко ему стало бабу, ну и пошел он к политическим попросить, чтобы в свою камеру взяли (у них все покойнее); просит, а у самого-то слезы на глазах, будто она ему своя. Жаль ведь тоже и ему: теснота, гам, крик кругом, а она, бедная, первого родила.-- Что же, пустили?-- Сами даже ребенка унесли и постель ей приготовили.

 ..... -- Гляди-ка,-- гляди-ка!-- раздается возглас арестанта, сидящего от нечего делать у окна,-- экий чугун политический староста тащит! Знать у солдат на кухне обед готовили.-- Им хорошо,-- замечает подошедший арестант,-- не то, что нашему брату...-- Известно, дворяне.

 ... Пойти посмотреть, не набралось-ли больше торговок, к вечеру их поболе бывает: не куплю-ли молока, а то ребята плачут...-- Что это нынче как все дорого стало, не приведи господи!-- Тут-то еще ничего, а вот как по иркутской пойдешь -- там намаешься! . . . . . . . . .

 ..... -- Пришли это мы в Нижне-Удинск,-- повествует на нарах баба-бродяга окружившим ее новым арестанткам,-- холостых-то угнали, а нас, баб, оставили; наши мужики и говорят: "с чужими не связуйтесь, а мы будем ждать вас в Иркутском". Только пришла скоро партия из Красноярска,-- мужиков стра-асть сколько! Нас с ними вместе и погнали. Пристают они к нам, да и только! Мы знать их не хотим: наши, ведь, сказали, что в Иркутском ждать будут. Уж и намаялись мы! С нар нас гонят, к печке не пускают, только и места нам было, что возле парашек, а мы все-таки не сдались. Только Федосья-хохлуша была у нас. "Любитель" ейный был бедный-разбедный; она и свяжись с кем-то; а он ей купил лиловое платье. Пришли мы в Иркутск; все принарядились; и Федосья лиловое платье надела. Мужики наши рады, угощают нас; стали чай пить, а про хохлушу молчим: не наше, мол, это дело; и она со своим села чай пить, да и говорит ему: "а я ведь связалась с Иваном,-- он платье мне подарил". Ба-тюшки, думаем, сдурела девка,-- ведь бить будет! А он поглядел на нее и говорит: ну, ладно, что хоть не даром -- платье хорошее!-- Ишь ты,-- чтоб только не даром! Другой-бы забил в смерть!-- Еще как бы! А он ничего.

 -- Уж и похохотали мы!-- Пойдем, девки, с невестою чай пить, все равно шить-то темно.

 -- С какою невестою?

 -- Катьку бродяжку не знаете? Она и есть невеста: ведь она, было, в Канском за бродягою пошла и задумала с ним повенчаться, чтобы, значит, хозяйством своим жить; преступлениев за нею не было, она и открыла род жизни и просит, чтобы, значит, сняли с нее патрет на ее счет и отправили бы патрет на родину для улики, а ее чтобы в Канском оставили и венчаться позволили с бродягою.-- Ну да не так-то вышло: как открылась, так ее в Казань этапом и отправили; уже другой год, как она из Канска. В Казани ее выпустили, а она опять бродягою назвалась и идет к своему "любителю".-- А он, может, другую нашел?-- Я говорю ей -- не верит...

 Совсем стемнело, а потому все, бывшие в камере, оставив занятия и работы, вышли до поверки во двор; только некоторые, сидя и лежа возле окон, старались докончить письма на родину, чтобы сдать до завтра офицеру.

 Скоро раздалось: "на по-вер-ку-у"! Арестанты сбежались со всех сторон, выстроились, были проверены и заперты на замок. Долго еще в душном этапе продолжалась жизнь: играли в карты, пили, пели, ругались, бились, но в конце концов все уснули мертвецким сном, чтобы, проснувшись, идти дальше, до следующей дневки, где повторится подобная же картина. И так до бесконечности.