На 5-й станции от Томска, в с. Колионском, 20-го августа нас нагнали мать -- Вл. Г. Короленко, Эвелина Осиповна, и сестра его, Мария Галактионовна, по мужу Лошкарева. Мать сопровождала дочь в Сибирь, куда раньше нас прошел ее муж, Н. А. Лошкарев.
В нашей партии был близкий их знакомый, студент П. 3. Попов, благодаря которому мы и узнали, кто были наши случайные спутницы. 23-го августа мы прибыли в последний город Западной Сибири,-- Мариинск. 31-го августа на этапе Боготольском устроили спектакль.
Только тот, кто сам пожил кочевою этапною жизнью, только тот, повторяем, может понять, почему большинство даже из идущих на каторгу желает поскорее достигнуть места назначения. Тяжело на каторге, но она все-таки есть нечто определенное: есть свой угол на нарах, определенное занятие; арестант обдумывает побег или работою старается наполнить время, пока не окончится "срок испытания"; наконец, на каторге, ознакомившись с начальством, можно, принаравливаясь к его нраву, немного улучшить свою безотрадную жизнь. Не то на этапе: сегодня одно начальство с одними требованиями, завтра другое -- и требования иные; один этапный офицер запрещает петь, другой -- дает на водку за хорошо исполненную песню и т. д. О радости поселенцев при приближении конца этапного путешествия и говорить нечего: ведь их ждет свобода! Положим, они на чужой, далекой стороне, часто без медной полушки денег, но все-таки "воля" -- не тюрьма, не окно с решеткою. А кому же недорога свобода, хотя бы в нищенской обстановке?
В предыдущей главе мы заметили, что этап на этап похожи, как две капли воды; жизнь на этапах также однообразна, и потому достаточно описать одну "дневку", чтобы читатель мог составить себе понятие о жизни на этапе вообще. Мы это и сделаем.
Совсем рано; солнышко только что позолотило восток, не показываясь на небе; в воздухе чувствуются холод и сырость; на этапном дворе невозмутимая тишина, почему ясно слышны шаги часовых за оградою и разговоры торговок, явившихся с припасами заранее и разместившихся под навесом, в ожидании своих покупателей, которые еще заперты в камерах.
Наконец, по двору быстро прошел из казармы фельдфебель с конвоем, подошел к этапу, отпер замок и, отворив дверь, остановился на крыльце: "Тьфу, черти, и как только они не издохнут в этакой, можно сказать, гадости"!-- ворчит фельдфебель, отплевываясь, когда из отворенных камер пахнуло спертым, удушливым воздухом.
-- Варнаку все нипочем,-- замечает на это, один из солдат.
-- На поверку, на по-вер-ку-уу!-- раздается затем по камерам, и вся партия сонная, неумытая, зевая, протирая глаза и потягиваясь, высыпает во двор для проверки, после которой поднимается шум, гам и толкотня. Кто спешит умыться, кто идет обратно спать; "парашники" выносят парашу, тащут в камеры дрова, воду; около торговок столпились покупатели, стараясь поскорее захватить, что подешевле. Вон у окна солдатской кухни собралась толпа с жестяными чайниками и, в ожидании кипятку для чая, толкают друг друга, отпуская шутки, колкости и остроты; другие, захватившие кипяток раньше, сидя группами, пьют чай; вот целое семейство -- мать, отец и пять человек детей -- с наслаждением прихлебывают жидкие, черные щи, причем ребятишки не раз получают подзатыльники за желание вырвать друг у друга маленькие кусочки мяса, плавающие в миске. Еврей, надев на себя полосатую хламиду, уселся в углу двора, на бревнах и начал молиться.
-- Эй, жид! что бормочешь?-- обращается к нему молодой арестант, садясь рядом и трогая еврея за руку.
-- Что пристаешь!... Всяк по своему бога хвалит,-- строго останавливает молодого повесу седой худощавый старик.
-- А тебе что? Сам ты жид, что-ли?-- огрызается молодой.
-- Сам ты жид!-- сердится старик.
-- А ты... брат мой!...
-- Ну, чего глотки дерете!-- прикрикивают на ссорящихся близ стоящие. Ссора прекращается.
-- Ишь, денек-то какой -- благодать!-- весело заговорили арестанты, когда часам к 10 небо прояснилось и из-за туч выглянуло теплое солнышко, осветившее двор,-- веселее даже -- право! Эх, кабы завтра да этакую погоду!-- добавил бледный, больной арестант, садясь на самом припеке, а то замаяла меня проклятая лихоманка, а намедни весь промок.
-- Как не промокнешь, коли ежели весь день так и льет, так и льет!..
-- Гляди,-- вон и ребята-то выползли на солнышко.
Действительно, из камер начали выходить дети, причем белее бойкие сейчас-же принялись бегать по двору; большинство же жалось к матерям и отцам, исподлобья поглядывая на всех. Как бледны, грязны эти несчастные, без вины виноватые, переносящие все невзгоды пути наравне со своими преступными родителями! Неудивительно, что большая часть из них умирает в дороге. Не лучше-ли это для них? Чего не вытерпят, чему не научатся они в окружающей среде? Нам пришлось видеть малолетних девочек, позволявших себе такие бесстыдства, что краснели взрослые женщины. Насколько дети оживляют тюрьму, бывают любимы в них, настолько на этапах, при тесноте и большей раздражительности арестантов, они ненавистны большинству, и нам не раз приходилось слышать, как выбивавшаяся из сил, измученная дорогою мать, глядя на целую ораву детей своих, говорила: "хоть-бы господь прибрал их, а то и они мучаются, и мне житья с ними нет!" В партии, о которой идет речь, мы встретили семью, в которой был мальчик, гимназист 1-го класса. Бедный ребенок,-- что ожидает его впереди! О науке, конечно, и думать нечего. А бросил он гимназию, чтобы следовать за своими преступными родителями.
Свободное копирование
