Назавтра утром я отправился на службу первый раз. Нужно было входить с парадного подъезда в довольно большую светлую швейцарскую, где направо была дверь в приемную, а прямо - в середину коридора против церкви, коридор шел вдоль всего здания; из швейцарской же направо и налево поднимались лестницы, ведущие в верхний этаж, в женское отделение. Все это здание было выстроено каким-то архитектором-итальянцем в 1819 году на том самом месте, где стояла прежняя деревянная больница, сгоревшая в 1812, году построенная Павлом I.
Все это здание довольно массивное, красивое, палаты в обоих этажах со сводами, в центре которых достигают высоты до 12 аршин, а в верхнем до 6-и. Подоконники настолько широки, что на них свободно может улечься самый брыкучий человек. С внешней стороны было все чисто; в некоторых палатах были устроены даже камины, вероятно для очистки воздуха. Но, вместе с тем, в каждой палате были и шкафы, из которых в одном лежало запасное белье, а в другом склад всевозможной дряни и банки с какими-то мазями, уже совершенно прогнившими, покрытыми плесенью; лежали тут и отдельные кости скелета человека, не знаю для какой надобности. Фельдшера ходили в сюртуках до такой степени засаленных, что блестели как мутные зеркала. Перевязка больных производилась в палатах, и для наложения повязки фельдшера вынимали корпию из карманов; бинты были только полотняные; для оперирования надевались фартуки с рукавами не для защиты больного от заражения, а себя от запачкивания кровью или чем-либо.
Операционная была в то же время и комната для дежурного врача, и во время производства операции здесь сходились все врачи, свободно говорили, курили, а некоторые молодые даже пели, спорили, а надзирательница за чистотой и сиделками А.И. Очкина (модная, затянутая в корсет, уже немолодая девица) здесь же снимала свою верхнюю одежду и оставляла ее на столе, за которым пили потом чай ординаторы; здесь же она оставляла и калоши.
Все это считалось в порядке вещей и никому и в голову не приходило изменить этот порядок.
Свободное копирование
