В Москву я приехал в очень хорошую погоду утром, часов около 10 и был бесконечно доволен, что окончилось мое полуторагодовое путешествие, хотя впереди и не предстояло ничего отрадного; нужно было брать с боя то, что наметишь сам или представится, а в это время вряд ли что могло представиться свободным, потому что приехавшая компания Н.В. Склифосовского (и Кузьмина) накладывала свою алчную руку на все, что плохо оберегалось и все поглощала.
Не надеясь летом найти себе, что-либо подходящее, и не рассчитывая на платную частную практику, и не имея даже квартиры в Москве (я остановился пока в гостинице “Франция” на Тверской улице), я решил лучше на лето поехать в деревню, где жила моя семья, т.е. в Путятино, что и сделал в скором времени.
Сюда я захватил с собой некоторые книги, привезенные из Парижа, чтобы основательно почитать их, и между ними трактат Gugon`a об болезнях мочеполовых органов. В это время в Путятине земским врачом был мой свояк Николай Петрович Кипарисов, не большой охотник до хирургических операций, и через него мне был свободный доступ в Путятинскую больницу. Здесь попадались иногда замечательно интересные случаи хирургических заболеваний, на которые у меня чесались руки, чтобы оперировать их. Одного из них помню до сих пор. Это был молодой малый из Завидово (кажется Федор Батов). Он страдал больше года, вследствие бедренной правой кости, в которой образовался уже секвестр. Я предложил ему свои услуги; он согласился, лишь бы сохранить ногу, так как Кипарисов предлагал ему ампутировать ее. Операция была сделана в скором же времени в присутствии моего приятеля Мих. Ник. Бер, который потом удивлялся, как я мог заранее определить в кости секвестр, который оказался длиной почти во всю бедренную кость, чтобы удалить его нужно было к существующему уже отверстию в кости прибавить еще 2-3 новых, а костные мостки между ними выдолбить, чтобы сделать доступ к секвестру и свободному удалению его. А так как он и тут все еще цеплялся своими концами как бы в коробке или скорлупе, я должен был рассечь его поперек на два куска и вынуть каждую отдельно. Все прошло гладко, как по писанному, несмотря на ограниченный инструментальный инвентарь. Кроме того, оказалось нужным просверлить отверстие на задней поверхности кости, чтобы вложить туда дренаж. Полость кости была выскоблена и затомпонирована. Восполнение костной полости шло довольно хорошо, больной выздоровел, сохранив свою ногу. Теперь я вспоминал этот случай потому, что бывший больной Батов жив и до сих пор, хотя прошло уже несколько десятков лет со времени операции; теперь 1922г., а операция была сделана в 1881году.
Я был в Завидове. Батов, конечно, узнал о моем приезде, как узнает с быстротой молнии все село о каждом приезжем, и пришел повидать меня и сказать спасибо за дело, сделанное 40 лет назад. Он явился для меня ходячей рекламой.
В то же время, которое я провел тогда в Путятине, я делал много операций отчасти потому, что местный врач Ник. Петр. Кипарисов (мой свояк) был не охотник до этого дела, а отчасти потому, что больные, представлявшие из себя хирур-гический материал шли именно ко мне, а свояк был настолько любезен, что не мешал приему их в больницу. Припоминаю теперь, что эта Sequestotomia от начала до конца была сделана мною в присутствии моего приятеля Михаила Николаевича Бера, который раньше не видал ни одной операции. Вся она произвела на него такое впечатление, что он потом много раз сообщал о ней, как свидетель, всем родным и знакомым, превознося мое спокойствие и хладнокровие. Рассказы эти конечно не замедлили распространиться по округе и слухи, благоприятные для меня, пошли вдоль и поперек по уезду. Но я в это время уехал в Москву и не мог материально воспользоваться благами своей деятельности.
Свободное копирование
