Воспоминания доктора медицины - 149

Глава 6.

Возвращение в Москву. Путятино. Павловская больница. Практическая Академия Коммерческих Наук. 1881-1906 Знакомство с Практической Академией и семейством Живаго

1-го июня 1881 года я возвратился в Москву и, должен сказать, что въехал в нее с радостным чувством. Я остановился на Тверской улице в гостинице “Франция” и, оправившись от дороги, пошел к своему приятелю П.П. Отрадинскому, жившему против почтамта и, не заставши дома его, узнал там, что он отправился к Антонине Николаевне, остановившейся в довольно паршивых номерах против Двор.собрания на Дмитровке; пошел туда и застал ее дома: она накануне приехала в Москву встретить меня с Ниной (с Рябкой)*, оттуда я перевез ее к себе во “Францию”. Здесь я оставался несколько дней, пока был получен из таможни мой багаж, сданный прямо в Москву еще в Париже. Назавтра после моего прибытия явился ко мне какой-то господин и сказал, что мой багаж из Франции уже прибыл, и я могу получить его. Это был комиссионер или агент того же общества, которое приняло у меня вещи в Париже. Назавтра мы вместе с этим господином были уже в Главной таможне. Мой сундук, купленный в Берлине, был уже доставлен для досмотра; я отдал чиновнику ключ от него, говоря, что у меня нет ничего там такого, что подлежало бы оплате таможенной пошлиной; но едва вскрыли сундук, как чиновник воскликнул: “А вот подушка пуховая! И она подлежит оплате”. Как я не уверял его, что это моя старая подушка, что она московского происхождения, и что я пользуюсь ею уже около десяти лет - ничто не помогало. Ее взяли, положили на весы и объявили, что я должен уплатить за нее один серебряный рубль. Агент общества тотчас же уплатил рубль и я мог свободно пользоваться своим багажом; на сундук наклеили ярлык с надписью “досмотрено” и вручили служителю, чтобы он вынес его на подъезд таможни, а ящик с книгами решили отправить в цензурный комитет для просмотра книг. Этот ящик через Отрадинского я получил уже впоследствии, так как скоро уехал из Москвы в Путятино.

В эти немногие дни пребывания в Москве, поразнюхавши о своих надеждах на получение хирургической кафедры в университете, я убедился в том, что этим надеждам не суждено осуществиться: все полно, даже через край полно, и над каждой, могущей образоваться дыркой, стоят по нескольку человек, чтобы тоже плотно закупорить ее. На главное место засел Н.К.Склифосовский, а с ним прибыли В.М.Кузьмин, Янковский и Дуброво. Янковский, конечно, не представлял никакого препятствия, как не имевший еще степени доктора, но Кузьмин и Дуброво были очень серьезные противники, тем более, что за ними стоял сам г.Склифосовский, так как они были его креатурами, приехали вместе с ним и были уже действительными членами Московского хирургического общества, стало быть, записавшие в нем каждый по два сообщения и тем самым рекламировавшие свои имена. Все тут шло на то, чтобы приобрести популярность, заставить говорить о себе и тем самым оставить прежних хирургов в тени. Стена создалась довольно крепкая, и пробить ее мне было не под силу. Но я все же решился сделать визит Склифосовскому. Он занимал роскошную квартиру, дом-особняк близ Каретного ряда. Квартира была обставлена на какой-то особый манер, не то аристократическая, не то еще какая-то, но во всяком случае такая, к каким я не привык. Сам владелец квартиры лежал на софе, читая какой-то иностранный журнал, вероятно последний номер его, чтобы знать самую последнюю новость. На столе лежала груда газет и русских, и не русских, даже иллюстрированных, а по дороге в кабинет, в небольшой комнате, через которую необходимо было проходить, висело объявление, напечатанное крупными вывесочными буквами, гласившее, что за совет у профессора уплачивается 300 рублей, а если он, совет, соединен с исследованием инструментами - 400 рублей. Не видеть и не прочитать это объявление было невозможно: оно повешено было так, что непременно бросалось в глаза, и, чтобы не читать его, нужно было отвернуться в сторону. Вот он новое веяние, вот зачем рвались господа ученые из Петербурга, уверяя, что они люди мысли, идеи, а не хищники, подобно Захарьину. Но, по моему, Захарьин сравнительно с ними младенец, а эти уже опытные бойцы, явившиеся в Москву с большим запасом пыли, которую они щедрой рукой готовы пускать в глаза всем. Из разговора со Склифосовским, весьма политичного и дипломатичного, я увидал, что мои надежды на кафедру совсем рухнули, и нет надежды на восстановление их; между разговорами он спросил, где я остановился, и записал мой адрес, я не знал для чего это, а на завтра - он сделал мне визит, не застал дома и оставил свою карточку. Пошатавшись по больницам и повидавшись с некоторыми знакомыми, я уехал в Путятино, чтобы дождаться осени и тогда начать усиленные хлопоты о поступлении на службу в какую-нибудь больницу, когда народ съедется с дач в Москву, и при посредстве знакомых легче будет вести дела. Так и сделал.