Выехал я из Страсбурга в Париж в половине нашего ноября; дело было вечером, супруги Мурановы провожали меня на вокзал, а сами они оставались в Страсбурге еще некоторое время по каким-то соображениям. Я взял билет 2-го класса, но вагон, в который поместили меня, был значительно хуже наших русских второклассных вагонов: отличие его состояло лишь в том от третьего класса, что сиденья были обиты какой-то мебельной материей поверх, вероятно, камней; грязновато было всюду, но я не смущался этим, предвкушая все-таки ту мысль, что я еду в столицу мира. В поезде было немного народа, поэтому и сидеть и лежать можно было свободно; там почему-то предпочитается, или тогда предпочиталось, ездить не с этим поездом, который должен был идти из Парижа на Лион и Марсель, а с другим, идущим тоже в Марсель, но выходящим днем. Ехали довольно скоро, а на границе с Францией, на станции Аврикург, стояли около часа, хотя здесь не было никакого таможенного досмотра, минуты через 3-4 опять остановка, но уже более продолжительная, с таможенным досмотром. Это французский Аврикург и здесь уже исключительно французская речь. Пользуясь продолжительной остановкой я отправился в буфет и спросил себе кофе с молоком; до тех пор я никогда не только не пивал этого напитка, но и не видал, как его люди пьют. Мне дали чашку на подобие наших полоскательных чашек и при ней столовую ложку. Я знал хорошо, что есть и чайные ложки и кофейные, но чтобы между ними была такая большая разница - этого я не предполагал; стало быть, по здешнему выходило, что это не питье, а скорее еда, по нашему - похлебка. Я имел терпение опорожнить всю эту миску, хотя содержимое ее не очень нравилось мне, а как только отъехали от вокзала несколько верст, весь этот напиток не захотел оставаться во мне - выскочил обратно тем же путем, каким попал и в меня; вероятно и тут немец с французом не ужились, и француз ушел. После этого я залег спать, а просыпаясь и глядя в окно видел, что мы часто проезжали мимо работающих заводов, из высоких труб которых вылетало синее огромное пламя; это были все чугуноплавильные заводы.
В Париж приехали утром часов около 8-9. Помню до сих пор, хотя с того времени прошло уже почти сорок лет, что при выходе из вагона я испытал совсем не то поганое ощущение, которое испытывал в германских городах, а какое-то приятное, точно после долгого отсутствия из Москвы вновь вернулся в нее. Не было тут никакой немецкой наглости, военщины, хождения по струне; все было мило, весело, развязно, приветливо. Конечно, мой ящик взяли для досмотра и спросили, что у меня есть из подлежащего оплате; я сказал, что не знаю, за что нужно платить, за что не платить - посмотрите сами. У меня вот есть немного табаку и несколько сот папирос, но все это только для себя, а не для продажи; может быть за это нужно будет платить? Когда я показал таможенным чинам табак, они очень удивились его запахом и внешним видом, а один даже спросил, не дам ли я им его попробовать, а когда я согласился и предложил им всем по одной папироске, скоро вокруг меня образовалась целая толпа чинов разного ранга, все курили и похваливали табаки рюсс. Никакой пошлины с меня не взяли, помогли увязать ящик и сами же снесли к извозчику без всякого pour boire‘a. Я знал уже куда мне надо ехать, потому что еще из Стасбурга написал в гостиницу, в которой намерен был остановиться, чтобы мне оставили номер от такого-то числа. Об этой гостинице я знал от К.Вл. Янковского, который успел уже не раз побывать в Париже и всегда тут останавливался. Это бульвар Св. Михаила, улица Медицинской школы N4.(Boulevard‘ St. Michel, Rue de l~ Ecole de la Medicine), рядом со знаменитой фабрикой хирургических инструментов Шарьера. Комната для меня была свободна, она была в одно окно, но громадное, подобное двери, с широчайшей кроватью, на которой можно было лежать и вдоль и поперек; на ней пышная перина, а на перине еще перина вместо одеяла, так что нужно было спать между двух перин, конечно, и две подушки. Постельного же белья не полагалось, за него нужно было платить отдельно. Кроме кровати было достаточно и мебели и при этом неизбежный шкаф с большим зеркалом. Но не было печи, вместо нее лишь камин, от которого, конечно, нельзя было ждать тепла. Все это удовольствие стоило 55 франков в месяц с прислугой, что при стоимости тогда франка на наши деньги в 37 коп. 20руб.35коп. В Москве такой номер за такую цену найти конечно не было возможности. Дешево и в центре города.
В угловом доме, стало быть, рядом со мной было Etablissement Duvale - столовая акционерного общества, в которой ежедневно обедало и завтракало несколько сот человек, главным образом студенты и другие учащиеся, так как это был известный Латинский квартал, в котором сосредоточена масса различных высших учебных заведений Парижа. Замечательный порядок в этой кухмистерской, говоря нашим языком: при входе Вам дают в руку печатную карточку, на которой означена цена всех имеющихся кушаний; с этой картой Вы садитесь на свободное место и спрашиваете то, что Вам угодно, зная, сколько это будет стоить; прислуга обыкновенно женская, тотчас подает кушание и зачеркивает в карте то, что Вы спросили; Вы можете есть что угодно по вкусу. Хлеба дается сколько угодно без платы. Обязательно спрашивать и вино, красное или белое тоже за особую плату, как и кушанье: его дается маленький графинчик, величиной со стакан. По окончании обеда Вы хорошо знаете сколько Вы проели и добавьте к этой цифре еще 10 сантимов, которые нужно дать прислуге. С карточкой идете к кассе, где кассирша принимает плату, ставит на карте штемпель и отдает Вам обратно, а Вы отдаете тому, кто Вам ее дал при входе. Результат этого тот, что по этим пронумерованным картам всегда можно знать сколько было посетителей и сколько они заплатили, стало быть и проверить кассу. Утайка денег невозможная. И просто и остроумно.
Свободное копирование
