При мне были введены у Volkmann‘a особые медные полосы с рукоятками, наподобие тех, какие у нас употребляются коннозаводчиками для сбирания потной пены с лошадей тотчас после упражнения в беге, когда этой пены набирается особенно много. Этими полосами очищают там грязь и всякую нечисть, годами накопившуюся на теле. Бывали случаи, когда грязь снимали с больных целыми пластами.
Кроме такого мытья и карболовой кислоты ничего другого для достижения антисептики не употреблялось; не делалось никаких приспособлений, чтобы в рану не попало что-нибудь извне неудобное; сам оператор, вероятно, считал себя не способным внести какую либо заразу, а между тем зараза-то, как гниющий материал, была здесь в изобилии, например те пальто из полотна, в которые облекались помощники, нередко были залиты кровью и тотчас не отдавались в мытье, а тут же вешались для сушки в зале, и к следующему дню до такой степени ссыхались, что их нужно было раздирать: сопри-касающиеся поверхности ссохлись. Эти пальто отдавались в мытье что-то очень редко.
Затем замечательное приспособление для удаления разных отнятых частей тела, выпущенного гноя и т.п. Нужно сказать, что для именитых посетителей (гостей) в операционной зале отведены и назначены особые места: одна сторона залы представляет полукругло-выпуклую стену сплошь состоящую из окон. Под этими то окнами и построены скамьи для гостей. Этот ряд скамей отделен от остального зала особым барьером, вероятно, чтобы не беспокоили гостей толпящиеся вокруг операционного стола; по концам этого барьера находятся особые люки с деревянными крышками шириной около 12 вершков; в эти люки бросается все то, что в зале не нужно, а куда оно поступает дальше не знаю; вероятно сортируется. Однажды, ради любопытства, я заглянул под такую крышку и увидал, что стены этого люка сплошь покрыты какими-то зловонными выращениями, грибами; они выросли в слои толщиной в несколько вершков. Когда я рассматривал эти разращения подошел ко мне доктор Борнгаупт и спросил, что я рассматриваю. Я конечно сказал, что трудно добиться антисептики при соседстве такой грязи. В это же время у меня за спиной очутился откуда-то взявшийся сам тайный советник Фолькманн и спросил, что служит темой нашего разговора. Борнгаупт хотел сказать что-то иное, но я поднял крышку люка и показал ему на то, что там выросло. Притворно или не притворно, но он выразил изумление, велел принести ему железную лопату и сам своими руками счистил все разращения в обоих люках, сделавши при этом внушение старшему ординатору (Oberst‘y), чтобы он каждый день смотрел за чистотою люков. Все это произошло на глазах всех ординаторов и какими же взглядами они осаждали меня после всего этого.
Случаи появления рожи у оперированных, бывали там нередки и хотя в своей книге Фолькманн говорит, что отныне за всякий случай рожи или септкэмии должен быть ответ-ственнен врач допустивший его, но такие случаи там в каждом бараке и как только появлялись, так больные с ним куда-то исчезали. Это меня очень заинтересовало, и я как -то спросил у Борнгаупта, что это значит, что рожистые и флегмонозные больные исчезают из клиники. Он с какой-то улыбочкой ответил мне, что такие больные обыкновенно уезжают домой. Не будь этой улыбки я бы поверил ему, но она навела меня на сомнение, которое я вознамерился разрешить как-нибудь. И вот, наконец лето, когда с ординаторами было выпито не одно ведро пива, они пригласили меня в свои квартиры в верхнем этаже клиник, тут-то я и нашел разгадку интересовавших меня исчезновений: я увидал здесь многих из тех больных, про которых говорили, что они уехали домой и в каком ужасном виде я увидал их? Оказалось, что это были наверху, так называемые компро-метирующие палаты, в которые сносились те больные, показывать которых нежелательно приезжим; им нужно показывать больных только с хорошим течением выздоровления per primam. Вот она немецкая честность, она забралась даже в хирургическую клинику, где люди должны учиться делу, а тут обман на каждом шагу и то же самовозвеличивание, которым прониклись немцы все вообще. А до какой степени небрежно относились там к больным, показывает следующий случай. Поступил в клиники больной с обширными множественными язвами на обоих голенях; язвы были настолько застарелы, что совершенно утратили свой характер: может быть они были туберкулезные, а может быть люис. Он просил избавить его от язв. Тайный советник, рассмотревши его, сказал, что одна нога у него совсем не годится, нужно ампутировать ее, а другая, может быть, еще и послужит, потому что на ней есть еще мостики здоровой кожи, на которых могут вырасти свежие молодые рубцы. Больной согласился. Назавтра его ампутировали. Но каково же было удивление, когда сняли повязку с удаленной голени и оказалось, что ампутировали ту ногу, которую признали возможным вылечить, а больному оставили ту ногу, на которую не было уже никакой надежды. Пока заживала ампутационная рана, язвы начали тщательно мыть и перевязывать и добились того, что все язвы закрылись и больной выздоровел. Для чего же было ампутировать голень, которая была поражена меньше, чем та, которую оставили больному.
А что бы сказали в России, в Москве, если бы в какой-нибудь больнице произошло подобное?
Свободное копирование
