Недели через три после переезда на квартиру в Берлине зашел ко мне Феттер и говорит: “ Помните ли Вы наш разговор о том, что Вы должны будете переменять Ваше мнение на немцев, после того как проживете здесь некоторое время? Я предсказывал Вам это.” “Да, - говорю,- помню, и Вы оказались правы. Но я думаю, что не все же такие, каких я видел и, кроме того, я не знаю язык на котором они говорят.” - “Это-то и спасает Вас от окончательного разочарования , иначе бы Вы сказали совсем другое. Знаете ли Вы, что мои земляки, знающие пруссаков, говорят, что после войны с Францией и объединения всех немцев под главенством Пруссии, пруссаки стали самой грубой, самой развращенной нацией во всем мире. Война со своей победой так вскружила им головы, что они теперь все поголовно стали бредить наяву - думают, что они все еще живут в военное время и на всех людей, кроме немцев, смотрят как на побежденных ими. А эти женщины, это самые продажные особы. Я не знаю, во всем Берлине найдется ли хотя бы сотня женщин и взрослых девиц, которых нельзя бы было купить за деньги на что угодно. А Вам еще не приходилось видеть на улице сцены, которым место лишь на скотном дворе. Если не видели, то скоро увидите, благо надвигается весна.”
И действительно, пророчество его сбылось; дня через 3-4 я увидел такую сцену, не только описывать, но и называть которую по имени невозможно на бумаге. Она была бы уместнее на скотном дворе или в стаде, а отнюдь не на улице большого европейского города. Прав был Феттер, десять раз прав.
Прежние патриархальные и идиллические нравы у немцев сохранились лишь в семействах пасторов и цирюльников-стариков; остальное все развратилось, стало скотоподобным, напыщенным, самоуверенным. Так изменилась нация в течение десяти лет со времени Седана.
Однажды пришлось мне быть на публичной лекции профессора Дюбуа-Реймона; он хотя и с французской фамилией, но закоренелый немец, давно уже служащий в Берлинском университете; он читал лекцию о переходе некоторых приз-наков и свойств животных из поколения в поколение и тут нашел возможным указать на то, что те же явления в немецком народе, которые проявляются теперь, они были и раньше в нем, но были последние времена лишь придавлены силой обстоя-тельств, а теперь, когда эти обстоятельства устранились, они выплыли наружу; теперь, когда народ получил сознание своего достоинства, великие способности великого народа разовьются в такой степени, что германский народ станет первым во всем мире и ему покорятся все народы. Это восхваление, сказанное с кафедры вызвало аплодисменты; да иначе и быть не могло, потому что это было во вкусе публики.
Для иллюстрации нравов тогдашнего времени (1880-85г.г.) я приведу замечательную подпись, которую я видел в Берлинском университете, а именно на той кафедре, с которой читал политико-экономию проф. Вагэсер, на стороне, обращенной к слушателям, написано печатными крупными буквами предостережение о том, что бы слушатели сами себя оберегали от карманных воров (Taschendieb). На что это указывает? С одной стороны на то, что университетское преподавание свободно и доступно для всех, даже для карманных воров, а с другой, что и между слушателями могут быть люди, соблазняющиеся чужим карманом и готовые его обревизовать, несмотря на свое положение студента. Каждый, внесенный в число студентов университета, получал книжечку, как бы матрикул, в который вносятся его имя, отмечается, что он внес такую-то плату за слушание лекций, внес плату за место в аудитории, за гвоздь для шляпы, за гвоздь для пальто, не отмечается только, что он внес плату за вход в сортир, потому что эта плата берется при входе туда, стало быть, кто чаще посещает это учреждение, тот больше и платит. Налог соответственно требованию.
Свободное копирование
