К кружку Д.В. Соколовскрго принадлежали еще Станислав Иосифович Чирвинский, впоследствии ставший профессором фармакологии Юрьевского, а потом и Московского университетов. Он был очень ловкий и хитрый человек, но вместе с тем и деликатнейший. Сделавшись профессором фармакологии в Москве, он после смерти профессора фармации и фармакологии незабвенного Владимира Андреевича Тихомирова поднял вопрос о том, чтобы обе эти кафедры соединить в одну и достиг своей цели. Он стал, таким образом, главным и почти единственным экзаменатором фармацевтов (кроме химии и ботаники) и поселился в квартире Тихомирова. Я не знаю, были ли у него какие-нибудь ученые труды или работы, конечно, кроме диссертаций, но через его руки проходило немало посторонних докторских работ, которыми он руководил. Я был знаком и с семьей его. Он, зная, что я в хороших отношениях с Тихомировым, когда брат его был попечителем Московского учебного округа, обращался ко мне за содействием об улаживании некоторых дел, которые возникали у него с сослуживцами или подчиненными. Вообще он пользовался всегда людьми, которые могут, хотя бы косвенным образом принести ему пользу и заискивал перед ними. Через Соколовского же я познакомился и с Ионой Дмитриевичем Сарычевым, прослужившим последние 12-15 лет своей жизни в должности главного доктора Старо-Екатерининской больницы для чернорабочих. Я был даже его посаженным отцом. После его свадьбы он скоро занял место старшего врача в первой городской больнице (главным был доктор Климов), и мы часто видались с ним, как соседи, а потом, когда он переехал в Старо-Екатерининскую больницу, на другом конце города, стали видеться все реже, если не считать встреч в заседаниях Хирургического общества, где он бывал и председателем и вице-председателем. Последние дни и даже годы его жизни были для него и его жены очень печальны: он начал часто прихварывать, с ним делались припадки эмболии головного мозга, под влиянием которых он конечно терял сознание и оставался в таком положении по нескольку дней, пока восстанавливалось кровообращение в закупоренной части мозга. Наступившая революция сильно повредила ему и совершенно разорила: все сбережения его, какие только могли у него скопиться, были обращены в процентные бумаги, которые были объявлены Социалистическим Правительством аннулированными и у него не осталось ничего. После его смерти жена его, Мария Александровна, совершенно не привыкшая к черной работе, на стрости лет сама вынуждена была стирать белье и жила где-то около храма Спасителя. Вся семья ее, т.е. сестра с мужем и детьми, из которых одни были в плену, а другие на войне, должны были оставить ее, ей не на что было жить и одной.
Сам Иона Сарычев был по происхождению донской казак, но не имел в себе ни малейшей казачьей удали: это был самый мирный человек, работящий, служака, говоривший ”чин чина почитай”, не корыстолюбивый, но и не расточительный, жил очень скромно, иногда лишь любивший перекинуться в картишки (винт). У дальних предков его было родство с Емельяном Пугачевым, но по приказу матушки Екатерины II приказано было, чтобы все родные его, Пугачева, переменили свою фамилию, дабы не было впредь на Руси и напоминания об его имени, родственники стали именоваться Старычевыми. Отец его был казачий генерал и имел большой надел земли в области войска Донского.
Свободное копирование
