Академические занятия на трех старших клинических курсах - 1

ГЛАВА XI

АКАДЕМИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ НА ТРЕХ СТАРШИХ КЛИНИЧЕСКИХ КУРСАХ

Преподавание на старших клинических курсах медицинского факультета было поставлено значительно лучше, чем на первых двух. Это был период расцвета клинического преподавания в Московском университете, особенно на четвертом и пятом курсах.

 Начну с помещения клиник.

 Клиники до 1890 года находились в старом здании на Рождественке. С 1890 года начался переход клиник во вновь отстраиваемые здания на Девичьем поле.

 Каждый год мы начинали занятия во вновь отстроенных зданиях.

 Правительство не отпустило средств на постройку клиник, и они строились на средства московских меценатов -- фабрикантов Морозовых, Хлудовых, Базановых. Они строились по последнему слову тогдашней больничной техники под руководством профессора Эрисмана и вот уже в течение полстолетия успешно выполняют свои функции.

 На четвертом курсе все кафедры были заняты крупнейшими светилами тогдашней русской медицинской науки.

 Ведущую кафедру курса -- факультетскую терапевтическую клинику -- возглавлял Григорий Антонович Захарьин, высокоталантливый клиницист-терапевт. Читал он блестяще, его разборы больных, его лекции запоминались на всю жизнь. В мое время Захарьин был уже стариком (профессор с 1862 г.), его научная деятельность приближалась к концу, и конец его был совсем не блестящим. Дело в том, что Захарьин наряду с достоинствами высокоталантливого терапевта имел и немало крупных недостатков. Центром внимания его медицинской работы была частная практика среди московских купцов, ей отдавал он преимущественно свои силы и свое внимание. У него была установлена такса для частных приемов: в его приемной -- пятьдесят рублей за совет, а на дому больного -- сто рублей. Ходило много анекдотов о его причудах и ломаниях. В мое время Захарьин приобрел уже себе крупное состояние врачебной практикой и имел огромный доходный дом на Кузнецком мосту. Его ассистенты и ординаторы имели ту же установку -- на частную практику, и хотя Захарьин третировал их, как свою прислугу, но им перепадали жирные крохи с его стола, и они были, повидимому, довольны своим-положением. Но никто из них не проявил себя талантливым ученым и врачом. Сколько-нибудь уважавшие себя и способные люди не шли к Захарьину "в услужение", и у него не оказалось таким образом прямых его продолжателей, если не считать более раннего его ученика профессора А. А. Остроумова. В политическом отношении Захарьин -- лейб-медик (придворное звание) и тайный советник -- был воинствующим реакционером, по позднейшему выражению -- ярым черносотенцем.

 Наш курс, недовольный постановкой дела в его клинике, подал ему докладную записку, в которой корректно изложил свои пожелания. Захарьин был вне себя от обиды: мальчишки, студенты, осмелились учить его, знаменитого клинициста и тайного советника. Свой ответ на записку во время лекции он закончил так: дело свое я буду делать так, как делал, и либеральничать не намерен. Мы зашикали, и большинство ушли с лекции.

 На этот раз инцидент был исчерпан. Но это было не первое выступление общественности против Захарьина. За год перед этим (в 1890 г.) против стяжательства "захарьинцев" было выступление в медицинской литературе. Захарьин был очень обижен. Московские профессора-медики поднесли Захарьину адрес, в котором протестовали против "неблаговидных попыток печати" его дискредитировать и выражали ему "глубочайшее уважение и искреннюю признательность".

 Только пять профессоров и два прозектора осмелились отказаться подписать этот адрес; в их числе были: Н. В. Склифасовский, Ф. Ф. Эрисман, А. А. Бобров и П. И. Дьяконов. Студенты устроили овации не подписавшим адрес профессорам.

 Впоследствии студенты не раз выступали против Захарьина. В результате в 1896 году он принужден был уйти из университета. Так бесславно закончилась его долголетняя профессорская деятельность.

 Кафедру факультетской хирургической клиники занимал профессор Н. В. Склифасовский, пользовавшийся славой лучшего русского хирурга того времени. Он был прекрасным лектором, несколько, правда, высокопарным, и любил пересыпать лекцию латинскими выражениями и поговорками. Тон в клинике был корректный и культурный, выгодно отличался от тона захарьинской клиники. По своим политическим взглядам Склифасофский был либерал.

 Детской клиникой заведывал Нил Федорович Филатов -- неподражаемый лектор и клиницист.

 Гинекологическую клинику вел В. Ф. Снегирев -- пионер в России по лапоротомиям (вскрытие брюшной полости), смело, широко и с большим успехом вводивший их в русскую хирургическую практику. Он был одним из немногих московских профессоров, упоминавших о будущей нашей работе в земских условиях: почти все профессора, как бы сговорившись, совершенно игнорировали тогдашнюю общественную медицину и имели в виду исключительно частную практику.

 Кафедрой нервных болезней ведал профессор А. Я. Кожевников; его лекции и разборы больных можно назвать классическими по научной обоснованности, детальности и глубине анатомического анализа. Его можно назвать основателем московской школы невропатологии.

 Приват-доцент Л. С. Минор читал курс по нервным болезням вне клиники, в Яузской больнице. Лекции Минора отличались тонкостью анализа и выявляли его большую эрудицию. По своим научным данным он вполне мог бы занимать кафедру в любом университете, но его еврейское происхождение закрывало для него при царском режиме эту дорогу.

 Кафедру гигиены занимал Ф. Ф. Эрисман, швейцарский гражданин, доктор швейцарского университета; он женился на русской студентке, обучавшейся в Швейцарии, вместе с ней поехал в Россию и здесь стал основоположником русской гигиены и санитарии. Он был организатором знаменитого обследования фабрик и заводов Московской губернии, предпринятого московским земством в начале 80-х годов и проведенного им и врачами А. В. Погожевым* и Дементьевым. Результаты этого обследования были впоследствии популяризированы Дементьевым в его известной книге "Фабрика. Что она дает населению и что она у него берет", вышедшей в свет в 1893 году. Эрисман был также организатором первой московской городской лаборатории по анализу пищевых веществ. Он единственный из профессоров-медиков говорил на своих лекциях о социальной гигиене; говорил он и об общественной и, в частности, земской медицине. Вообще он довольно резко выделялся среди московской медицинской профессуры с ее установкой на частную практику, политический консерватизм и в лучшем случае умеренный либерализм. Он недолго смог проработать в России, в 1896 году он вынужден был оставить университет и уехал в Швейцарию, где примкнул к социал-демократической партии.