Осенью я уехал в Москву, ни с кем не поделившись своими новыми мыслями, переживаниями: они были столь значительны и дороги для меня, и вместе с тем я еще чувствовал себя столь нетвердым в своих новых взглядах, в умении их защитить, что мне не хотелось никому говорить о них, хотелось продумать их пока одному, укрепиться в них, овладеть вполне учением Маркса и только тогда выступить... Словом, я еще находился в "утробном" периоде, не родился еще как марксист.
Приехав в Москву, я старался найти "Капитал" Маркса в переводе Лопатина и Даниэльсона, изданный в 1872 году; он был вскоре после выхода изъят из продажи и библиотек и в это время был большой библиографической редкостью; мне так и не удалось тогда его найти. Читал, что попадало под руку, достал где-то историю Англии Маколея и с большим интересом прочитал ее.
В общественной студенческой жизни было в том году затишье, как бывало обычно на следующий год после волнений, -- затишье, но не упадок: продолжалась внутренняя работа, было много кружков.
Весной (1891 г.), правда, была студенческая демонстрация по случаю смерти публициста Н. В. Шелгунова. Я был в это время на пасхальных каникулах в Нижнем, а потому об этой демонстрации помню только по рассказам товарищей. Студенты решили отслужить демонстративную панихиду по умершему в церкви Ивана Богослова, на Тверском бульваре, но поп отказался служить. Собралась на бульваре большая толпа, запели "Вечную память" и "Вы жертвою пали". Прискакала конная полиция и стала разгонять демонстрантов. На другой день толпа студентов вновь собралась на этом месте, опять разгоняли, арестовывали...
В Петербурге на похоронах Шелгунова состоялась большая демонстрация, в которой приняли впервые участие рабочие, члены марксистских кружков Бруснева и Красина. От рабочих был возложен на гроб венок с надписью: "Указателю пути к свободе и братству". Шелгунов был знаком с первыми петербургскими марксистами и в своей статье, появившейся в апрельском номере "Русской мысли" уже после его смерти, он, единственный из легальных русских публицистов, приветствовал тогда марксистскую молодежь такими пророческими словами: "Девяностые годы будут формировать людей, уже совсем не похожих на восьмидесятников. Теперешняя молодежь начинает с изучения общественных фактов, из которых как логический вывод должно уже последовать само собой: что делать? Движение это, нужно надеяться, для 1900-х годов создаст поколение деятелей, каких Россия еще не выставляла (курсив мой, -- С. М.). Движение это составляет очень крупное и страдное явление теперешней умственной жизни Петербурга".
Москва в этом отношении несколько отставала тогда от Петербурга; группы марксистской молодежи появились здесь несколько позже; но одиночки уже зарождались.