Однако возвращаюсь к лету 1889 года.
Этим летом я впервые прочитал первое для меня произведение К. Маркса "Манифест коммунистической партии", который достал в гектографированном издании у Чекина. О Марксе я знал и раньше. Он был в большом почете у радикальной русской интеллигенции с начала 70-х годов, когда на русском языке вышел первый том его "Капитала". Маркса мы знали как великого европейского социалиста, который доказал неизбежность социалистической революции на капиталистическом Западе. Но мы были тогда убеждены, что все это не "имеет приложения к крестьянской России, которая идет совсем другими путями. Вследствие неприложимости учения Маркса к России, по тогдашним понятиям, я и не интересовался особенно сочинениями Маркса, тем" более, что его "Капитала" и не было в библиотеке у Духовского. Прочитал его "Манифест", но он не произвел тогда особенного впечатления; очевидно, я не понял всей глубины содержания этого знаменитого произведения.
В это же лето я принял, так оказать, свое первое жандармское крещение в нижегородском жандармском управлении, куда я был вызван в качестве свидетеля по делу Заичневского. Явился я к десяти часам утра. Меня тотчас же позвала в кабинет к генералу Познанскому {Это был тот самый Познанский, который осенью этого же года допрашивал Максима Горького и которого Горький описал в очерке о Короленко и в рассказе "Музыка".}. Познанский был уже старым, обрюзгшим человеком. Он сказал мне, что ждет приезда представителя прокурорского надзора, без которого не может начать допрос, но он хочет мне в частном порядке дать совет во время допроса говорить поменьше, новых людей не запутывать и, если я что-либо плохо помню, то лучше просто сказать, что не помню.
Я был очень удивлен таким предисловием. Приехал вскоре товарищ прокурора Сергиевский, которого я встречал у Кильчевских, и начался допрос, который прошел очень гладко, так как все ответы были раньше мною подготовлены по согласованию с Орловым. После допроса я, очень удивленный советами Познанского, спросил у одного осведомленного в нижегородских делах человека, что это значит. Он мне сказал, что Познанский выслужил уже все сроки службы, мало ею интересуется и самостоятельно не возбуждает дел, а ведет только дела по запросам других жандармских управлений, и старается показать, что в его губернии все благополучно, и действительно -- мы теперь знаем, что Познанский доносил в департамент полиции: "Все сословия губернии по-прежнему глубоко преданы государю императору, проникнуты беспредельной благодарностью за все... и в политической благонадежности населения губернии сомневаться невозможно". Полная пассивность населения в это время, отсутствие каких-либо попыток к революционному протесту давали основание Познанскому писать так.
Конечно, Познанский не был бездеятелен; сыск за нижегородцами, состоящими под гласным и негласным надзором, велся настойчиво и назойливо, хотя, надо сказать, не очень умело: жандармы ходили по квартирам поднадзорных, выспрашивали прислугу, ходили не совсем переодетые по пятам поднадзорных. На их назойливость поднадзорные нередко жаловались Познанскому и губернатору, а они были между собой на ножах, и после этих жалоб надзор становился иногда менее нахальным. Слежка за Короленко и отзывы, даваемые Познанским в департамент полиции о нем и его кружке, описаны в литературе {"Былое", No 13 за 1918 год.}.
Свободное копирование
