Немного о семье, о себе, о времени
Мама рассказывала, что в пятилетнем возрасте я уже ощущал атмосферу нашего дома и говорил: «Я знал, где мне родиться!» Детское, интуитивное восприятие жизни меня не обманывало: я действительно родился и вырос в очень хорошей, дружной семье.
Мои родители встретились и поженились в 1918 году, будучи студентами. Жили и учились в нестабильной и зачастую опасной обстановке тех лет, нередко впроголодь, меняли учебные заведения - из Одессы переехали в Петербург, - но выдержали все испытания времени и успешно завершили высшее образование. После этого они вернулись в родной Бердичев, где оставались их родители и друзья. Здесь же началась их профессиональная деятельность в качестве лабораторных работников. Папа, правда, довольно быстро стал сочетать микробиологию с эпидемиологией и возглавил межрайонную санитарно- эпидемиологическую станцию.
Родители были исключительно гармоничной парой, во многом дополняя друг друга. Мама называла себя министром внутренних дел, имея в виду, что круг её обязанностей не выходит за пределы дома, семьи. Вся «внешнеполитическая сфера» составляла круг обязанностей папы. Вместе с тем мама была более инициативной и неоднократно являлась зачинщицей принципиальных изменений в жизни семьи .
Так, например, в 1931 году она правильно оценила бесперспективность дальнейшей работы папы в Бердичеве. По её настоянию папа вступил в переговоры с Центральным Военно-санитарным Управлением /ЦВСУ/ и добровольно пошёл в армию, получив назначение в военный научно-исследовательский институт.
Этот год был страшным для Украины. В результате раскулачивания и коллективизации начался голод, магазины опустели, толпы голодных людей осаждали находившийся рядом с нашим домом магазин, имевший какое-то колючее название ЦЕРАБКООП /Центральный рабочий кооператив/. Мы жили тогда очень скудно, можно сказать впроголодь. Не помню, где добывались продукты, вероятно что-то «выдавалось» по месту работы. Но хорошо помню, что в течение длительного времени мой завтрак состоял из кусочка хлеба, намазанного какой-то тёмной массой - таким было тогдашнее повидло. Родители вспоминали, что когда папа вернулся после переговоров с военным ведомством из Москвы, он привез немного хлеба. Одна из буханок заплесневела, и её хотели выбросить. Но я бросился на защиту буханки: «Её можно очистить от плесени и съесть!» С тех пор осталось у меня бережное отношение к хлебу, ещё более укрепившееся в годы войны.
Помню, что по дороге в Москву у нас была пересадка в Казатине. На перроне кто-то из пассажиров уронил банку с остатками повидла. Оборванные беспризорники облизывали осколки стекла и пальцами собирали повидло с асфальта.
Свободное копирование
