Были и другие горькие уроки - так я не смог преодолеть желания лизнуть железный засов двери, так вкусно пахло снегом, а день был морозный, язык крепко прилип к засову. В этом же дворе у меня сложились непростые отношения с телёнком, Он был более агрессивен, а я отступал при благодушном неодобрении брата мамы - дяди Исаака, обитавшего в небогатом жилище со своей семьёй. Персонажи Шолом-Алейхема с полным набором типичных признаков: сарайчики, нищета, мелкая живность во дворе, портновское ремесло, начальная стадия туберкулёза, жадная тяга к книге, знаниям, музыке, философским обобщениям и... беспомощность.
Было мне в ту пору 4-5 лет, но липкое чувство страха испытывал я ещё и при посещении большого сада, куда вела тропа через нашу сельскую улицу. Там жила девочка-одногодок, она показала мне пальцем на воротник моей рубашки, а там уверенно ползла к моей шее большая гусеница. Помню приходы к нам в гости родственника - чернявого хитроглазого еврея, затевавшего игру, актуальную по тем годам... Это был Моисей Черняк, и он очень серьёзно меня расспрашивал - работает ли дома по вечерам мой отец (работа кустарей преследовалась), а я, демонстрируя смекалку, отводил его подозрения к общему ликованию. Отец и на самом деле дома не работал.
Вечером, когда семья садилась за стол обедать, я непременно устраивался у отца на коленях. После обеда я скручивал из газеты "папироску" и, держа её во рту, засыпал. Отец пел мне, я хорошо помню "Каховку", "Сижу я в тюрьме уже три года, надоела мне тюрьма и пусть скорее придёт свобода и настанет уже пора...", а ещё - "Ямщик, не гони лошадей!", "Жизнь холостяцкая мне надоела"... У него, как и у меня, был хороший музыкальный слух.
Жили мы в маленькой проходной комнате (до отъезда нашего из дома дедушки). Мама много работала по дому - всюду было чисто и уютно. Она училась до замужества в гимназии, что по тем временам не было частым явлением, но отец всю жизнь считал, что он должен обеспечивать материально жизнь семьи, и работал один. Я мало знаю о его прошлом, он скупо рассказывал о молодёжном вооружённом отряде ЧОН (чрезвычайный отряд особого назначения), сохранилась будёновка. Романтика юности совпала с революцией, а ещё было ущемлённое достоинство еврея из черты оседлости - отсюда и отряд особого назначения. Отец уважал свой профсоюз, активно воспринимал его деятельность, пользовался авторитетом - его отправляли в санаторий г. Кисловодска в 1935году, подлечивал сердце. Он не придерживался канонов религиозной жизни, а живя в доме моего деда, тайком обедал на пасху с хлебом. Был он от природы деликатен, ненавязчив, беззлобен. Отличался обострённым чувством ответственности за благополучие своей семьи. Это проявилось с особой явственностью в годы военного лихолетья (1941—1945гг), тогда его рабочий день доходил до 18 часов в сутки. А в послевоенные голодные годы, когда исчезли наивные надежды на разумную жизнь, выветрилась самоотдача во имя борьбы с фашизмом, и стал быстро набирать силу и легальность свой фашизм - отечественный, подвергся репрессиям и отец.
Никогда не забуду своей тоски при виде колонны заключённых на железнодорожных путях станции Раменское. Колонна сидела на корточках, руки - на затылке. Ходили и ругались вертухаи, рычали овчарки охраны, много пожилых людей, растерянных и беспомощных, впервые столкнувшихся с миром уголовников... Был там и отец. Был он и в переполненной смердящей Таганской тюрьме, как и наши соседи - цеховики, отсидевшие по 15-18 лет и окончившие жизнь в лагерях и тюрьмах.
Они не были ни жуликами, ни врагами - они были вынуждены работать при власти диктатуры, но не пролетариата, а номенклатурных полуграмотных придурков. К счастью, с отцом разобрались, отпустили. Но в те довоенные безмятежные годы, когда всё ещё жили с глубоким чувством радости строительства Новой жизни, веры в её реальность и справедливость, семья была по-своему счастлива, её не коснулся набиравший силу разгул террора.