Детство моё было беззаботным. Начало тридцатых годов. Дом уже не был перенаселён - большая семья дала жизнь многим семьям: поселился в Москве брат мамы, Наум с красавицей певуньей женой Паней, дочерью шойхета (резника) в центре на Солянке (Проезд Серова), где они прожили в комнатке коммунальной полуподвальной квартиры почти всю жизнь с двумя дочками. Престижная работа в ЦК ВЦПС (профсоюзы) не сделала эту жизнь очень яркой, зажиточной, но ценностями в этой семье были порядочность, честность - вещи плохо совместимые с карьерой. Три сестры мамы также стали москвичками. Приемная сестра Катя поселилась у площади Трёх вокзалов (Комсомольская) в десятиметровой комнате с мужем и дочерью на этаже, где располагались ещё десятки комнат, плюс общая кухня и туалет. Без излишеств.
Старшая сестра Катя (Хая) жила в очень приличном доме с лифтом, мусоропроводом и большой кухней в коммунальной квартире, конечно. Дом соседствовал с высотной гостиницей Ленинградская - район старинный у вокзалов, на улице Домниковка, ещё сохранившей в это время свой дореволюционный вид и быт коренных москвичей.
Я себя помню в этом районе Москвы с 1937 года (гостил). Здесь царила бойкая жизнь: за Казанским вокзалом переулочки-трущобы с деревянными древними постройками, где были притоны, малина, свой быт и нравы, а улица Домниковка - старинная благообразная с хорошей баней и древними строениями, она вела на Садовое кольцо к дому-дворцу института Скорой помощи им. Склифосовского.
Сестра мамы Слава (Шура) поселилась в Москве на Красной Пресне в Курбатовском переулке, вотчине пролетариев. О быте и нравах этих мест я расскажу позже. Брат мамы Исаак с семьёй вёл очень незатейливый образ жизни в посёлке Володарского, а в отчем доме остались семья мамы, её сестра — Мэра (Маруся) и дедушка с бабушкой.
Помню, приехал навестить родителей гость из Москвы - Наум, привёз немыслимые по тем временам дорогие подарки: большого коня на колёсиках и "взрослую" куклу. Приходил смотреть на эти подарки весь посёлок. Сестра моя Дора первой опомнилась от радостного шока и тайно настояла на вскрытии живота коня. После долгого пыхтения мы убедились с ней, что там, в животе, ничего нет, пусто! Ну, а куклу мы в сумерках тихо похоронили. Стало легче. Вообще наши забавы не всегда были безболезненными. Так, после игры в докторов и проктологических процедур над соседской девочкой Томой, был шум. Но с другой стороны бабушка этой Томы - Пеша Галицкая практиковала более успешно и заговором свела с наших рук бородавки.
По соседству жила страшненькая на вид провизор Малинникова - воплощение меланхолии, и только спустя много лет, я понял, что это были черты беспробудного одиночества и жизненной тоски. В этот же период моего безоблачного эпикурейства состоялась и моя первая встреча с непостижимой действительностью. Я стоял у калитки дома, солнышко освещало мою веснущатую физиономию с большими "еврейскими" наивными глазами, я улыбался... Мимо пробегал рослый подросток, он не смог, очевидно, смириться с видом такого благополучия и сходу влепил мне сильнейшую затрещину. Плакал я даже не от боли, а, видимо, начали меня терзать вопросы людской справедливости.
Свободное копирование
