Летом 1899 г. мы заехали в Галахи, чтобы взять там сына своего и повидаться с матерью и с родными, из которых на этот раз в Галахах были Харламовы и Насоновы. Затем мы поехали в Сибирь через Москву, где виделись с Вернадскими, и в Уфе съехались с свояченицей моей Екатериной Антиповной, возвращавшейся из Мензичинского уезда Уфимской губернии, где она участвовала в организации кн. СИ. Шаховского по пособию голодающим крестьянам. В этой компании мы приехали в Иркутск в начале июля 1899 г.
В Иркутске меня ждали новые дела по введению института крестьянских начальников. Это для меня было не только новое дело, но и весьма щекотливое. Хлопоты по введению крестьянских начальников в генерал-губернаторстве начались еще в 1896 г., но в то время, видя мое несочувствие этому делу, генерал-губернатор поручил его специально Моллериусу. Теперь же Моллериус был уже губернатором, когда получилась бумага по этому делу, и генерал-губернатор на ней написал, что просит дело это подробнейшим образом доложить Александра Александровича. Я взял бумагу и пошел с нею к генерал-губернатору, которому сказал, что я этому делу, как он знает, не сочувствую и потому в моем исполнении оно только потеряет. Этот разговор был еще до поездки моей в Петербург, помнится, в 1897 г. Генерал-губернатор ответил мне, что он знает мое несочувствие, хотя и удивляется ему, но просит меня подробно изучить весь вопрос и доложить ему.
Министр внутренних дел в последней бумаге возражал что-то против генерал-губернаторского проекта. Я в свою очередь сообщил генерал-губернатору, что с моей точки зрения чиновники по крестьянским делам могут принести пользу, лишь если они будут назначаемы постепенно и если самые участки будут в первый год учреждены лишь в тех уездах, в которых имеются переселенцы. И кроме того, если немногим крестьянским начальникам будет на первый раз поручена лишь часть их обязанностей. Горемыкин с этим согласился, и так министру и было это написано.
В ответ на это Горемыкин-министр сообщал, что он удивляется, каким образом ранее генерал-губернатор писал, что реформа крестьянских учреждений крайне необходима для всей Восточной Сибири, а теперь вдруг пишет, что вводить ее следует постепенно, притом в некоторых только местностях. Такое противоречие заставляет его отсрочить введение реформы по крайней мере на год; что же касается числа крестьянских начальников, то в распоряжении министра внутренних дел имеется список чиновников, до 300 человек, из которых министр внутренних дел всегда может назначить недостающих или даже всех крестьянских начальников.
Генерал-губернатор этого, конечно, и опасался и всего менее ждал назначения крестьянских начальников из списка министерских кандидатов. Об этом министру и было написано, но все-таки в 1899 г., когда реформа, наконец, вводилась, министр навязал генерал-губернатору человек 5 из своего списка. Всех крестьянских начальников было, кажется, 42, и на первый раз состав их был более или менее удовлетворителен, за исключением пяти-шести лиц.
Земские заседатели Восточной Сибири, конечно, были, с одной стороны, переобременены занятиями, и с другой стороны, на эту должность не шли порядочные люди. Земские заседатели были полицейские чиновники, соответствующие становым приставам в России, и они же исполняли обязанности до 1897 г. судебных следователей и мировых посредников до введения крестьянских начальников. Само собой понятно, что даже хороший чиновник не мог быть сразу и полицейским чиновником, и судебным следователем, и мировым посредником.
В земские же заседатели шли лица, кончившие 4 класса гимназии, или отставные офицеры с плохой репутацией. И, конечно, если в Сибири крестьянское дело и не провалилось окончательно, то это зависело от того, что дел этих возникало мало, и крестьяне не часто видели земского заседателя или, как они называли его, "барина". Теперь, с 1897 г., земские заседатели освобождены были от обязанностей судебного следователя, что чрезвычайно уже их облегчало. С введением же крестьянских начальников они окончательно становились в разряде становых приставов.
Введение должности крестьянского начальника, хотя неизмеримо выше поставленного, но однако все-таки из чиновников, притом довольно плохо знавших крестьянский быт, могло подвергнуть сибирских крестьян довольно близкому заведованию их делами и вмешательству в их хозяйственную и домашнюю жизнь.
Теперь мне предстояла чрезвычайно трудная задача, познакомившись с личным составом крестьянских начальников, определить в точности порядок их действий. С этою целью я должен был объехать все участки крестьянских начальников и председателей их съездов, выяснить встреченные на местах шероховатости и недоумения и разъяснить все частью своею властью, частью доложив результаты объезда генерал-губернатору. В конце концов я привез в Иркутск массу материалов и генерал-губернатор поручил мне этот материал облечь в записку. Такая записка разрослась в моем изложении до 300 страниц! Она была напечатана и вместо инструкции разослана всем крестьянским начальникам, губернаторам и непременным членам крестьянских присутствий. Первый человек, ее прочитавший и порадовавший меня своим одобрением, был, к удивлению моему, И.П. Моллериус, который сказал, что он две ночи не спал, читая ее по ночам.
В числе крестьянских начальников были лица, приглашенные по рекомендации профессора Чупрова, были также взятые из числа лиц, отбывших ссылку в Сибири и гласный надзор полиции, а также и другие лица, зарекомендовавшие себя своею прежнею деятельностью (один из них попал в профессора Томского университета), но были между ними и неудовлетворительные, и между прочим преимущественно как раз из списка, имевшегося у министра внутренних дел. Таков был статский советник Вижилинский, назначенный в Енисейский уезд председателем.
Кроме этого дела на мне лежало другое дело: я в то время писал записку с подробными доказательствами о возможности и необходимости введения земства в Сибири. Помню, что главный материал для этой записки я заимствовал из дел хозяйственного департамента о введении земства в Вологодской губернии. Эти дела мне выдал С.Е. Крыжановский, с которым я тогда еще находился в приятельских отношениях. От него же я получил, под большим секретом, и записки, которыми в то время переписывались гр. СЮ. Витте и И.Л.Торемыкин. Из дел о введении земства в Вологодской губернии я усмотрел, что в 5 восточных уездах этой губернии, мало населенных и во всех отношениях похожих на сибирские, встречено было сомнение в возможности ввести в них земства по их некультурности и вследствие отсутствия в них частного землевладения. Однако все-таки земство в них было введено, хотя и с некоторым опозданием. И через тридцать лет мы видим, что эти земства ушли гораздо дальше западных, "более культурных" земств и в деле народного образования и в земской медицине. Бюджеты земских управ были в них гораздо скромнее, чем в западных земствах Вологодской губернии.
Генерал-губернатор несколько раз выражал мнение, что было бы осторожнее ввести лишь губернские земства и им уже поручить через некоторое время ввести уездные земства. Но я настойчиво разъяснял генерал-губернатору, что невозможно вводить губернские земства, не вводя уездных, и что уездные гласные являются представителями лично выбранными в участках, тогда как губернские представляют уже интересы уездных собраний, и что таким образом избрание одних губернских гласных повело бы за собой изменения избирательной системы. В конце концов генерал-губернатор с этим примирился. И большая записка моя, составленная на основании местных данных, с большим количеством статистических цифр пошла в таком виде в министерство, где и была очень скоро опять погребена. Впрочем, лично от себя я послал ее еще один раз в Красноярский уездный комитет уже в 1902 г., которым она и была рассмотрена.
Свободное копирование
