Возвращение в Иркутск - 6

 Связи и знакомства мои с кружком политических ссыльных упрочивались и развивались. В "Восточном обозрении", где я прежде был просто членом редакции, я принял после отъезда в Россию П.Г. Заичневского, который вскоре там и умер в Смоленске, -- ведение отдела иностранной политики, причем мне удавалось в этом отделе сообщать публике гораздо более сведений, нежели то было при Заичневском.

 После приезда из Петербурга в 1896 г. мы наняли довольно большую квартиру в доме Нацвалова, на углу Баснинской и Грамматинской улиц; наличность в ней большой гостиной позволяла нам устраивать журфиксы, на которых собиралось иной раз больше 20 лиц. Большая часть собиравшихся обыкновенно принадлежала к кружку политических ссыльных. И вскоре в глазах многих иркутян я до того с этим кружком объединился, что некоторые считали и меня чуть ли не политическим ссыльным. Помню по крайней мере один, свидетельствовавший о таком смешении отзыв, доведенный кем-то тогда же до моего сведения. Отзыв этот принадлежал моему сотоварищу по совету Географического общества, заведующему физической обсерваторией в Иркутске Аркадию Викторовичу Вознесенскому, который в разговоре с кем-то об иркутских политических ссыльных, сказал, что его из всего кружка ссыльных интересуют только три человека: С.А. Лянды, Я.К. Стефанович[1] и А.А. Корнилов. Политические споры, которые велись на подобных собраниях у меня, И.И. Попова и С.А. Лянды, вращались обыкновенно около старой темы о тогдашних распрях между марксистами и народниками. При этом я помню как-то особенно удививший С.А. Лянды мой ответ на поставленный мне прямо вопрос, к кому я себя причисляю -- к социалистам-народникам или к социал-демократам? -- Отвечая на этот вопрос, я тогда сказал, "что не мог бы причислить себя ни к тем, ни к другим, ибо, если говорить об идеалах, то мой идеал скорее всего подходит к идеалу анархистов, и что если я не могу себя причислить также и к числу практических анархистов, то лишь потому, что не одобряю сумасбродного их образа действий и не разделяю, само собою разумеется, их надежд на более или менее близкое осуществление этого идеала в жизни". Признавая анархический строй своим идеалом, я в то же время допускаю на пути к осуществлению этого идеала множество переходных стадий, из которых, однако же, ни одна, по моему мнению, не будет заключать в себе полного осуществления стремлений ни социалистов-народников, ни социал-демократов.

 Прислушивавшийся к этому разговору один старый анархист-бунтарь С.Ф. Ковалик[2] им заинтересовался и стал защищать неизвестную мне в то время доподлинно теорию Бакунина[3]. Я обратил тогда его внимание на то, что с моей точки зрения одной из важнейших сторон анархического идеала является полное отсутствие насилий над личностью в человеческом обществе, между тем анархисты-бунтари возводят применение насилия почти в догмат. Я же признаю правильным осуществлением анархического идеала лишь ту мирную борьбу за него, которую проповедует Толстой, и расхожусь с Толстым лишь в том отношении, что, не считая его идеал осуществимым в настоящее время, допускаю ряд компромиссов, приближающих, по моему мнению, его осуществление в будущем. В настоящее время я считаю, однако ж, первым шагом, необходимость которого неизбежно должна признаваться членами всех прогрессивных политических партий, переход от самодержавно-бюрократических государственных форм к конституционно-демократическим. Одним из необходимейших средств к этому я считаю в настоящее время возможно больший подъем народного просвещения, которое одно лишь может обеспечить сознательное участие народа в государственных делах. С этим тогда, как мне кажется, согласны были более или менее все присутствовавшие; мне же в то время казалось возможным и осуществимым, даже без большой борьбы, соединенными усилиями всей интеллигенции страны достижение необходимых в этом смысле уступок со стороны правительства. Настолько плохо представлял я себе в то время тупое упорство самодержавной власти.