…После этой истории я на какое-то время стал весьма «популярным» в техникуме, считай что «своим парнем» среди достаточно разношерстной нашей
студенческой братии…
Вообще - я никогда не был "рафинированным" тупоголовым эпигоном партийно-комсомольских идеологических установок. Всегда имел своё собственное мнение, слишком часто отличавшееся от общепринятого (что многих раздражало), и стремился уповать на здравый смысл и всегда (на протяжении учёбы в техникуме и - в последующем - в институте) слыл "подозрительным" членом ВЛКСМ, "державшим камень за пазухой". Но я всегда выражал своё мнение искренне и вслух (с юношеской убеждённостью и горячностью), что как-то, если и не примиряло многих рафинированных "догматиков" с моими убеждениями, но часто заставляло прислушиваться к моим словам...
…«Апофеозом» признания моих успехов в учёбе и общественной работе - как одного из передовых студентов-отличников и комсорга - стало торжественное собрание, совпавшее с Днём 8 Марта. Меня вместе с мамой, которая была единственной женщиной среди преподавателей и администрации техникума (к тому времени её перевели с должности уборщицы в секретари учебной части), «засадили» на сцене в президиум, объявили обоим благодарности, а маме дали ещё какую-то небольшую денежную премию)…
Это было редкое для нас торжественное официальное признание «общесемейных» заслуг, если не считать ещё награждение спустя более полувека, в 2006 г., супружеской пары – научных сотрудников ИТиГ ДВО РАН Ю. С Бретштейна и моей супруги А. В. Климовой - грамотами и подарками за «активное участие в геолого-геофизических полевых исследованиях» - тоже своеобразная оценка, в данном случае, той же «семейственности»). Было и такое…
На протяжении всех лет учёбы в техникуме, когда периодически на нас накатывались волны очередных политико-воспитательных «цунами» в виде «идеологической борьбы» с разными «измами» - «украинским буржуазным национализмом», «буржуазным антисоветским сионизмом» и, реже, их антиподом – «великодержавным шовинизмом» -, большинство собраний было посвящено всё тому же идеологическому воспитанию нас, молодёжи. «Чисто» моральному облику студентов уделялось даже меньшее внимание. Тем не менее бывали «разборки» и в этом направлении.
Как-то «обсуждали» «obliko morale» девочки-студентки, которую я, возвращаясь заполночь из вечерней школы (см. одну из предыдущих глав), часто видел сидевшую с одним из наших «студентов-фронтовичков» на лестничных ступеньках безлюдного коридора общаги… Я, уже почти полусонный, стеснительно обходил сидевшую на ступеньках парочку – она, ведь, никому не мешала… Но отметки почти по всем предметам у нашей Джульетты за семестр стали колебаться между тройками и двойками.
Локшиным было дано указание её «обсудить и предупредить». «Зацепились» за отметки, как основное следствие легкомысленного «аморального» поведения бедной комсомолки…
Я, будучи погружённым в учёбу в вечерней школе и ещё вынужденный «тянуться» в техникуме на повышенную стипендию отличника, был далёк от всей этой «ахинеи». Поэтому провел собрание быстро и довольно формально. Из двух выступавших активистов (обнаружились и такие) никто особо не свирепствовал». Я, приобретший после истории с Поздняком амплуа объективного и не по годам «мудрого» защитника «заблудших душ» (что мне, не скрою, льстило) старался быть максимально объективным. Бедной комсомолке было поставлено на вид, её на время оставили в покое. Домарев тоже успокоился и, наверное, поставил очередную «галочку» в плане своих политико-воспитательных мероприятий. Всё вернулось на круги своя… Жизнь продолжалась.
Здесь - на описании различных моментов и перипетий комсомольской жизни в техникуме - я прервусь и в следующей главе обращусь к началу моего практического постижения геологической профессии во время учебных и производственных геологических «практик». О моей комсомольской «карьере» в начале 50-х – времени массового идеологического маразма, травли и гонений инакомыслящих в стране - и её завершении в последующие годы я надеюсь рассказать в других - последующих - главах (см., в частности, главу 29 этого сборника)...