Гл. 17. Студенческий быт, развлечения
В техникуме (как и вообще во всех учебных заведениях в те годы, после войны) буквально везде успешно развивалась художественная самодеятельность. То же происходило и на производстве и вообще – по всей стране. Словно, очнувшись после военного лихолетья, народ спешил догонять пропущенное время – общественная жизнь буквально кипела и самодеятельное народное творчество процветало.
Среди студентов – простых ребят и девушек – попадались настоящие таланты, например, чудесная певица Наташа Менская (променявшая на третьем курсе горняцкую романтику на тернистый путь в искусстве). Кажется весь техникум, включая преподавателей, был очарован её голосом. Спустя более полувека у меня в ушах до сих пор звучат мелодия и слова её «коронной» песни (полный текст одного из её вариантов дополнил из Интернета):
Гвоздики алые, багряно-пряные
Однажды вечером дарила ты.
И ночью снились мне сны небывалые,
Мне снились алые цветы,
Мне снилась девушка, такая милая,
Такая чудная, на вид – гроза,
Мне душу ранили мечты обманные,
И жгли лучистые ее глаза.
Казалось, будто бы она, усталая,
Склонила голову на грудь мою.
И эту девушку с глазами чудными,
С глазами черными с тех пор люблю.
Можно представить впечатление, которое производили эти слова в устах черноглазой красавицы Наташи с её мелодичным и красивым грудным голосом…
А поздними вечерами из какой-нибудь пустой аудитории (учебные классы имели общие коридор с общежитием) часто раздавались завораживающе звуки скрипки – это наш общий любимец, тихий и задумчиво-серьёзный Алёша Холкин, учившийся одновремённо в музыкальной школе, проникновенно играл мелодию «Чардаша» Витторио Монти…
Дирекция техникума прилагала благородные усилия приобщить к «городской культуре» студенческий коллектив, состоявший, в основном, из деревенских хлопцев, организуя различные мероприятия – культпоходы в театры, общие техникумовские викторины, обучение на курсах бальных и западноевропейских танцев и т. п. Последнее позволяло нам общаться с девчонками, приходившими на курсы из других «женских» по своему профилю техникумов, что было немаловажно для нашего, в основном, «бурсацкого» мужского коллектива Я тоже окончил такие курсы и даже до сих пор ещё помню некоторые фигуры этих танцев «французского» происхождения как «па д’эспань» и «па де катр» (дословно «испанский шаг» и «четыре шага»).
…В техникуме по воскресеньям часто проводились вечера танцев. Танцы в те времена (как уже упоминал выше) были только «парные» (танцевали парами – «кавалер с барышней»). Танцевали , танго, фокстрот, вальс, иногда краковяк, польку и красивый вальс-бостон. При этом названия "танго" и "фокстрот" почему-то считались "космополитическими", "буржуазными" и их заменяли названиями "медленный танец" и быстрый танец" соответственно. Так эти танцы и объявлялись на вечерах и по радио тоже...
Поскольку студенческое общежитие размещалось в здании самого техникума (аудитории и студенческие комнаты располагались по соседству), в течение вечера многие ребята часто из актового зала убегали в общагу, чтобы «заправиться для храбрости» самогонкой, которую всегда можно было «позычить» у наших деревенских хлопцев, привозивших его из своих деревень.
А «храбрость» была весьма необходима: из-за нехватки своих партнёрш (техникум-то был «мужской») дирекцией по согласованию разрешалось приглашать девушек из соседнего кредитно-финансового техникума, контингент которого сплошь состоял из особ «женскаго полу»… Когда табун таких чужих «красулек» смущённо улыбаясь робко просачивался в танцзал, многие наши ребятки каменели от стеснения (да, тогда молодёжь была в массе своей более стеснительной), либо неожиданно для самих себя становились весьма красноречивыми и «смелыми» - даже развязными.
Немногочисленные наши девчонки, наоборот, поглядывали на пришелиц, достаточно ревниво, что было вполне естественно. Самые мужественные из них напряжённо пытались изобразить показное равнодушие... Но попозже во время танцев молодёжь, как водится, постепенно осваивалась, и разгоралось веселье.
К почти еженедельным воскресным вечерам танцев, организовывавшимся дирекцией «под патефон» или появившуюся чуть позже радиолу, в общагах готовились весьма тщательно. Комнаты общежитий девчонок и ребят находились на разных этажах (мы – на 3-м, прекрасный пол – на втором), при этом, ввиду «колодезного» типа здания и двора, мы могли наблюдать сверху, как девчонки напротив внизу гладят свои платья и готовятся к танцам. Когда дефицитные утюги (их было, кажется, всего два на всю «общагу») освобождались, некоторые наши «супермодники» бегали за ними к девчонкам, чтобы погладить свои брюки. Те немногие ребята, у кого были парадные брюки, обычно загодя, за сутки до вечера, укладывали их в кровать под матрац, доводя «стрелки» до идеальной прямизны…
Но самое «интересное» начиналось, когда группы наряжённых девчонок дружно выходили из своих комнат, чтобы пройти через внутренний двор на улицу и уже через парадный вход войти в актовый зал, где проводились танцы. Хлопцы заранее выстраивались у открытых окон – кто с чайниками, кто со стаканами, наполненными водой, и с дружным хохотом поливали столь долго понапрасну наводивших на себя марафет наших будущих партнёрш.
Естественно, раздавались вопли «пострадавших», которые, кто со смехом, а кто и с обидой («столько времени угрохала, чтобы разгладить все рюшечки на блузке») возвращались в общагу «подсушиться», либо продолжали «шествие на бал» в мокром… Такие вот, почему-то, были шуточки у нас, охламонов…
В один из таких вечеров Женя Ромашов, помнится, «перебрал». Девчонки, особенно «чужие» буквально «раздирали» его на части после объявления каждого «белого танца» (это когда «дамы приглашают кавалеров» - ещё раз уточняю это для потомков, вдруг через сколько-то лет это выражение забудется и станет непонятным). Женька начал «куролесить» и «задирать» ребят (девочек же – ни-ни, джентльмен был). Юрка Курапов и ещё кто-то, с красными повязками (дежурные, выделяемые для наблюдения за порядком) на виду у гостей важно и бодро стали скручивать Женю. Тот в пьяной обидчивости стал сопротивляться. Я в то время был уже комсоргом группы и морально отвечал за своих комсомольцев. Дело «пахло керосином»…
Курапов к тому времени был в комсомольской иерархии «старше» меня – членом бюро ВЛКСМ всего техникума. Он уже тогда стал проявлять задатки неплохого карьериста, часто переступая через личные отношения «во имя идейных принципов». Мне всё же удалось, отбить у тёзки уже почти готового кандидата для будущей очередной «проработки» на комсомольском собрании и увести Ромашова в общагу. Там, помню, силой сунув его головой под кран с водой, долго поливал, приводя в чувство сопротивлявшегося и причитавшего бедолагу, … Поскольку «конфликт был «подавлен в зародыше», дальнейших «выводов» не последовало. В те «идеологизированные» времена было принято каждый негативный проступок комсомольца публично клеймить позором, обсуждать и наказывать, в зависимости от его тяжести. Степень наказания регулировалась такими категориями (от низшей к высшей): «постановка на вид», «вынесение выговора», «вынесение строго выговора», «вынесение строго выговора с предупреждением» и, наконец, «исключение из комсомола» - что влекло за собой автоматическое исключение из любого учебного заведения… Так-то было.
Кроме почти еженедельных «чисто танцевальных» вечеров к каким-либо торжественным датам, организовывались вечера самодеятельности с выступлением хора, исполнением доморощенных скетчей из нашей студенческой жизни, сольных танцев, пения и/или чтения стихов отдельными нашими «артистами».
Некоторым «представлениям» придавалась и какая-нибудь актуальная в то время «общественно-политическая» окраска. Так было «модно» тогда высмеивать так называемых «стиляг» - молодых людей-«неформалов», часто отличавшихся своим поведением и взглядами, несовпадающими с «общепринятыми», стилем общения и одежды, в конце концов – «ложными» жизненными ценностями и «преклонением» перед так называемым «западным образом жизни»… При этом, во время этих массовых идеологических компаний, как водится, не обходилось без «перехлёстов» в навязчивом насаждении т. н. «правил социалистического общежития».
«Курсировавшие» тогда вечерами по улицам городов т. н. добровольные «народные дружины» и комсомольско-молодёжные патрули часто задерживали «вызывающе» одетых, как они считали, молодых людей (особенно почему-то тех, кто носил «узкие» брюки либо носил особо завитые - «не наши советские» - причёски. Особо рьяными борцами со «стилягами» брюки таких несчастных «безыдейных» модников разрезались, а причёски уничтожались ножницами. Почему-то в обществе того времени считались тождественными «нестандартная» внешняя форма самовыражения молодых людей и их негативный внутренний моральный облик… Подобная «критика» широко проводилась не только в средствах массовой информации, но и поощрялась во всех учебных заведениях страны…
Да, был (культивировался) одно время такой массовый идиотизм в обществе…
Свободное копирование
