"Биржевочка" - 2

Венский сотрудничал в "Сатириконе", но был там на положении "мальчика", так же, как и в "Биржевке". В этом он, человек талантливый, был виноват сам. Редакторы и заведующие отделами газеты, которых он донимал выпрашиванием трехрублевых авансов на выпивку, не имели к нему ни малейшего уважения, и считали его "шутом гороховым". В разговоре с редакторами, даже самого делового характера, он пересыпал свою речь шутками, не всегда подходящими. Казалось, серьезно он никогда не говорил и всерьез ни к чему не относился.

Как-то при встрече я, между прочим, сказал Венскому, что собираюсь занести в редакцию "Сатирикона" сказку в стихах "Дед Мороз".

— Стихи при тебе? — деловым тоном осведомился Венский. — Так идем сейчас к Аверченко на квартиру. Он дома.

— Неловко. Я ведь с ним почти не знаком.

— Вот чудак! Что он, съест тебя, что ли? Он уже давно не кусается. Манеру эту бросил. А не знаком — познакомлю. Потопали!

В то время Аверченко снимал две меблированные комнаты, с отдельным входом на Троицкой. Он сам открыл дверь. Высокий, бритый, одетый в хорошо сшитый костюм от знаменитого Телески, Аверченко походил на раздобревшего, преуспевающего антрепренера.

— Вот, Аркадий Тимофеевич, — начал шутовским тоном Венский, — дозвольте (он так и сказал: "дозвольте") вам представить талантливого поэта. С ним случилось несчастье.

Аверченко с недоумением взглянул на него, пригласил нас садиться и поставил на стол угощение — коробку шоколадных конфет.

— Несчастье? — переспросил он.

— Несчастье, Аркадий Тимофеевич. Написал он сказку и спит и видит ее напечатать в "Сатириконе".

Аверченко вопросительно взглянул на меня. Я молча подал ему рукопись. Он прочитал сказку и заявил:

— Хорошо. Я ее напечатаю. Пойдет в ближайшем номере.

И он встал, давая знать, что аудиенция окончена.

— Аркадий Тимофеевич, — неожиданно возопил Венский, — вы — бог! Ей богу, бог! И даже больше, чем бог! Если, скажем, я сейчас попрошу у бога аванс, старик мне ни за что не даст. Сердит на меня здорово, да и скуп он как Гарпагон. А вы, Аркадий Тимофеевич, дадите без особого неудовольствия. Значит, вы — выше бога.

— Сколько? — коротко осведомился сохранявший серьезную мину Аверченко.

— Предупреждаю, Аркадий Тимофеевич, — меньше рубля я авансов не беру, — заявил Венский.

— Рубль? — удивился Аверченко.

— Пятишница требуется, дорогой Аркадий Тимофеевич, пятишница. Теперь я повышаю марку, и в Балабинской гостинице мне лакеи овации устраивают, как какому-нибудь хамлету, прынцу датскому, — балагурил Венский, — я им стал по двугривенному на чай давать, как какой-нибудь Пирпонт Морган. Знай наших! Да и выпить за ваше здоровье меньше, чем на пятерку, стыдно. Вас только оконфужу!

Аверченко вручил ему пять рублей, и Венский рассыпался в шутовских благодарностях.

Собутыльники любили Венского, так как он обыкновенно в компании "ставил последнюю копейку ребром" и никогда не отказывался последним рублем поделиться с товарищем. Человек, морально неустойчивый, он ничем не интересовался кроме выпивки и гонорара.

После революции он каким-то образом попал на Дон, сотрудничал в белогвардейских газетах, потом перебрался на Кубань. Там отсидел после изгнания белых положенное время за решеткой и был освобожден. Бедствовал с семьей, существуя на заработок своей жены, энергичной женщины, которая оказалась неплохой портнихой. В Москву Венского выписал первый редактор "Крокодила", покойный Константин Степанович Еремеев[1], давший ему возможность существовать безбедно. Но в "Крокодиле" Венский проработал недолго и перешел в орган ЦК водников, журнал "На вахте". И при советской власти он продолжал оставаться типичным богемцем, пьянствуя в компании мелких газетчиков.

Получив гонорар, Венский отправлялся с приятелями в ближайшую пивную и ночью часто возвращался домой без копейки.

К. С. Еремеев запретил конторе выдавать Венскому гонорар лично, и за получением его являлась жена. Таким же образом она устроила дело с гонораром и в журнале "На вахте". Тогда Венский под разными псевдонимами стал подрабатывать "на выпивку" в других профсоюзных журналах во Дворце труда. После смерти жены он опустился окончательно и даже перестал заниматься литературным трудом, пьянствуя в компании таких же опустившихся людей.

Его бывший соперник по "Биржевке" Д'Актиль после революции редактировал журнал "Смехач". Он перевел "Сердца трех"" Джека Лондона, "Алису в царстве зеркал"[2] и еще несколько английских книг. Много писал для эстрады.