В 1811 году и в начале 1812-го в Москве было много жизни в литературе. Литераторы часто собирались между собою и всякий раз читали друг другу свои произведения. Эти вечера, и в то время, и еще прежде, бывали по большей части у Федора Федоровича Иванова, автора известной драмы Семейство Старичковых. Тут бывали Федор Федорович Кокошкин, переводчик Молъерова Мизантропа; Александр Федорович Воейков, переводчик Делилевой поэмы Сады; Батюшков, когда он приезжал в Москву; С. И. С'мирное, тоже занимавшийся литературою, на сестре которого после Мерзляков и женился.
На этих вечерах играли иногда в коммерческие игры. Воейков, исстари остряк и весельчак, играл иногда с Мерзляковьм не в деньги, а на столько-то стихов! Мерзляков по большей части проигрывал, и за это повинен был проигранное число стихов перевести из Садов Делиля, которые он, добродушный, и действительно переводил; а Воейков брал их, как свою собственность и вставлял в свой перевод Делилевой поэмы. Может быть, он несколько и переделывал их, чтобы они приходились к тону его собственного перевода; но дело в том, что это действительно было.
Лучшее время жизни Мерзлякова было до 1812 года. Это время было для него самое приятнейшее, самое цветущее, и для человека, и для поэта, время, исполненное мечтаний несбывшихся, но тем не менее оживлявших его пылкую душу. В это время он проводил летние месяцы в сельце Жодочах, подмосковной Вельяминовых-Зерновых, где все его любили, ценили его талант, его добрую душу, его необыкновенное простосердечие; лелеяли и берегли его природную беспечность.
Вот никому неизвестные его стихи Маршрут в Жодочи.
Дорога ко друзьям верна и коротка;
Но в наш проклятый век железной
Стал надобен маршрут и к дружбе даже нежной!
Итак — вам встретится сперва Москва-река,
Ступайте по стезе, давно уже известной
Бедами россиян; дерзайте на паром,
И по Смоленской прокатитесь
До ближний горы, где бьют Москве челом.
И вы не поленитесь
Последний дать поклон московским суетам,
И тотчас влево от Поклонной
К унылой Сетуни струям,
И близ Волыни сонной
К Очакову направить путь,
Отколе сладостный писатель "Россиады"
Вливал восторги с русску грудь.
А там, без всякия преграды,
Стезею ровной и прямой,
Вы на Калужскую явитесь столбовую
И мимо Ликовой
В деревню въедете ямскую;
Ее Давыдковым зовут.
Оттоле... как сказать?... вот вся премудрость тут:
Вы там заметьте дом, зовомый постоялым,
И близ его ворот
Велите рысакам удалым
Налево сделать поворот
И, поручив себя всесильной вышней воле,
Стремитесь к Старому Николе,
Где барин Есипов пятнадцать лет
Готовит сахар нам, а сахару все нет!
А там — что говорить — малютка всякий скажет,
Где радость, где любовь, где Жодочи для вас,
И путь вернейший вам укажет;
И вы с любезными обниметесь чрез час!
Когда же путь свой совершите,
Прошу вас, о певце печальном вспомяните,
О скуке сироты, коль можно, потужите,
И всем его поклон нижайший объявите.
Эти стихи были написаны, кажется, в 1811 году и действительно даны вместо маршрута одной даме, П. А. Даниловой, которая просила Мерзлякова дать ей сведения о дороге.
В Жодочах написал он большую часть своих романсов и простонародных песен. Когда в 1830 году он вздумал издавать их или, лучше сказать, решился их издать по просьбе книгопродавца Салаева, многих пиес у него не было; иные он позабыл, иные растерял. Тогда он обратился ко мне, чтобы достать, что есть, из Жодочей. Вот полушутливое письмо его:
"Вы некогда проговаривали мне, что у вас есть некоторые вздоры мои, писанные во время моих мечтаний и той сладостной жизни, или нежизни, о которой жалеем и в которой не можем дать себе отчета, как во сне. — Я совершенно забыл об них; ибо обстоятельства настоящего, настоящее состояние нашей литературы, дух господствующий, и все... уморили уже меня для света и для крамол бурной нашей словесности; но он; г. Салаев, солит мои раны и хочет, чтобы я не отчаивался и собирал кое-как мои вздоры. — Итак, подражая великому примеру подобного мне страстотерпца, гр. Хв. и я хочу еще одурачить себя собранием своих сочинений.
Сделайте одолжение, почтеннейший Михаил Александрович, сообщите, если можно, мне, больному отцу хворых деток, все те безделки, которые у вас находятся или которые можете вы достать из пыли старого комода, принадлежащего почтеннейшему и вечно для меня незабвенному семейству. Может быть, я нашел бы что-нибудь похожее на дело, выбрал, поправил, как смогу. Я действительно, собрал все свои маранья — преогромную жертву на алтарь невежества, злобы и подлости — трех божеств нынешней литературы!" — Это писано 5 апреля 1830 года.
Свободное копирование
