В разряде почитателей Карамзина, но в противоположность князю Шаликову, следует сказать о Сергее Николаевиче Глинке. Нежный кн. Шаликов обожал в Карамзине чувствительного автора. С. Н. Глинка видел в нем, сквозь европейскую его образованность человека полезного и с русскою душою. Это делало ему тем больше чести, что немногие видели это качество в Карамзине в начале его литературного поприща.
Глинка воспитывался в Сухопутном Кадетском корпусе, под руководством графа Ангальта. Он служил в военной службе, был в армии в первые войны с французами (1805 и 1807) и вышел в отставку майором. Он сделался известен изданием Русского Вестнику с 1808 года, в ту пору, когда после войны с французами и Тильзитского мира Глинка возненавидел Наполеона и французов. Сначала цель его, при издании этого журнала, была напомнить русским родную Русь, ее старину и подвиги; потом мало-помалу он перешел к совершенной ненависти враждебного нам тогда народа, очаровавшего нас языком, модами и вредными обычаями. Журнал Глинки, несмотря на оппозицию приверженцев моды и галломании, пришелся совершенно по времени и имел успех необыкновенный. Приверженцы европейства не возлюбили Глинку, идущего поперек; но многие обрадовались его патриотизму.
Надобно вспомнить, надобно знать то время, чтобы понять всю важность появления Русского Вестника. Теперь о нашей старине нам твердят беспрестанно; а тогда — многие в первый раз услышали, из Русского Вест-ника, о царице Наталье Кирилловне, о боярине Матвееве, о Зотове, воспитателе Петра Великого, и в первый раз увидели их портреты. Кто первый об них напомнил, кто первый, так сказать, натвердил нам об этих людях, тот, конечно, заслуживает и сам остаться в памяти.
В Русском Вестнике (1810) было, между прочим, напечатано в первый раз (но не вполне, а в извлечении) Сказание о Задонском побоище, какое было то побоище за рекою Доном, Великого князя Димитрия Иоанновича Московского с Мамаем царем Татарским. — Это та самая рукопись, которую в наше время напечатал вполне И. М. Снегирев...
По приезде государя в Москву граф Ростопчин позвал к себе Глинку, что испугало чрезвычайно жену его. Но Ростопчин вручил ему от имени государя Высочайший раскрипт и орден св. Владимира 4-й степени и сказал ему: "Именем государя развязываю вам язык и руки; говорите и пишите, что найдете нужным. Вот вам триста тысяч: употребляйте их по вашему усмотрению, безотчетно, и действуйте на народ к доброй цели, потому что он имеет к вам доверенность!" Глинка действовал сильно и много способствовал к восстановлению народной толпы против Наполеона и французов. Но по изгнании французов из Москвы и по возвращении в нее графа Ростопчина он при-нес и возвратил ему эти триста тысяч в целости. Сам он провел всю жизнь в бедности. Что приобретал трудами, то у него велось недолго! — Его Записки о 1812 годе писаны хотя в том беспорядке, который всегда, особенно в последнее время, господствовал в писаниях Глинки; но, несмотря на то, они живы и чрезвычайно любопытны своим безыскусственным рассказом.
Эта книга издана под названием: "Записки о 1812 годе, С. Г., первого ратника Московского ополчения", потому что он первый подписался а готовности своей идти в ополчение.
Кстати, о тогдашнем рвении на защиту отечества: мой двоюродный дядя Степан Федулович Филатов, флотский капитан первого ранга и георгиевский кавалер, будучи лет шестидесяти и живучи давно на покое, в Симбирске, первый записался в Симбирское ополчение, и такими словами:
Хоть в артиллерию,
Хоть в кавалерию,
Хоть в пехоте,
Хоть во флоте!
Стихи не хороши; но дело в том, что он водил свое войско и был с ним под Глогау.
Еще отступление. Дядя мой Иван Иванович Дмитриев, увидевшись с Филатовым и уважая его старческую решимость, спросил его: получил ли он за это какую-нибудь награду? — "Нет, В. Высокопревосходительство! — отвечал старик: — Да, впрочем, это я думаю потому, что государю нечем было меня наградить! В мои лета одна на-града: летом в халате, а зимой в тулупе; так это у меня уже есть".
Свободное копирование
