Еще интереснее были замечания по "Иванову".
В настоящее время "Иванов" с успехом идет на сцене Московского театра имени А. С. Пушкина в постановке М. О. Кнебель, и эта пьеса Чехова, еще недавно незаслуженно забытая, не нуждается больше в защите. Но впервые ее понял и до конца оценил тот же Владимир Иванович. Не так давно мне довелось довольно подробно изложить свое понимание пьесы "Иванов" (журнал "Театр", 1954, No 7); здесь же скажу лишь несколько слов о той помощи, какую оказал мне Владимир Иванович в ходе моей работы над ролью Львова, -- помощи, которой я, увы, не сумел воспользоваться в должной мере.
Владимир Иванович рассматривал чеховскую пьесу как драму безвременья, сломившего сильного человека -- Иванова, который искал пути к общественной деятельности и этого пути не нашел. Он рассматривал самого Иванова не как безвольного, вялого, тоскующего интеллигента, упивающегося своей рефлексией, своим изощренным самоанализом, но как человека, стыдящегося быть бездеятельным, гневно и страстно доискивающегося причин, превративших его "не то в Гамлеты, не то в Макбеты, не то в лишние люди". Наконец, он рассматривал Львова как идейного антипода Иванова, видел в нем воплощение либеральной ограниченности, узколобой крохоборческой "честности", той самой бессмыслицы земского "служения", против которой так энергично восстал герой пьесы Иванов.
Вот мне бы так и понять своего "честного" доктора, так и сыграть его неким уездным Базаровым, в косоворотке, в простых сапогах, с длинными "добролюбовскими" волосами, с докторской трубочкой и молоточком, демонстративно торчащими из карманчика на груди. Сейчас я отчетливо чувствую "зерно" образа, его характерность. Тогда -- играл, полагаясь больше на данные, на "поставленный" голос и "благородный" грим.
Но, очевидно, где-то, в отдельных моментах, я интуитивно схватывал образ чеховского героя, его индивидуальные черты. Я сужу об этом по следующему эпизоду, также связанному с режиссурой Владимира Ивановича. Мы репетировали четвертый акт. По старой планировке Художественного театра Львов произносил свою знаменитую реплику: "Николай Алексеевич Иванов, объявляю во всеуслышание, что вы подлец!" -- едва появившись в дверях гостиной Лебедевых. Когда мы подошли к этому месту, Владимир Иванович остановил репетицию и, обратившись ко мне, сказал: "Алексей Денисович, если бы я предложил вам самостоятельно выбрать мизансцену для данного куска, как бы вы себя повели?" Не знаю, выручила ли меня интуиция или самый вопрос Владимира Ивановича предполагал ответ, который я разгадал, но только я, не задумываясь, крупными шагами прошел через всю сцену к центру и оттуда, установившись в эффектную позу, громко, чтобы всем было видно и слышно, послал свою реплику прямо в лицо Иванову. "Репетиция продолжается!" -- крикнул Владимир Иванович, закрепляя тем самым мою мизансцену. Впоследствии она сохранилась в спектакле, подчеркивая характерную черту Львова -- его склонность к эффектам, к публичности, к демагогии. И как мне было всегда легко, как удивительно "шли" у меня эти слова из-за того, что здесь я невольно нащупал природу самочувствия "идейного" земца Львова.
Свободное копирование
