"Провинциалка - 8

 В какой мере был прав Станиславский, утверждая, что публика придет смотреть В. И. Качалова, а "Провинциалка" пройдет, как водевиль?

 Действительно, центром тургеневского спектакля оказалась комедия "Где тонко, там и рвется", в которой чудесно играли Качалов и Гзовская, но и "Провинциалка" имела достаточно прочный успех у зрителя. Тем не менее замечание Станиславского оказалось отчасти пророческим. Газеты встретили "Провинциалку" сдержанно, в рецензиях на этот спектакль и вправду мелькало словечко "водевиль", а кто-то даже язвительно заметил, что "Провинциалку" в Художественном театре разыграли "чересчур уж весело, по-коршевски". Особенно неласково был встречен спектакль в Петербурге, да это и понятно, учитывая местный патриотизм жителей северной столицы, исходящих из эталона "Провинциалки" савинской, "Провинциалки" далматовской.

 Могу допустить, что, несмотря на очевидные достоинства спектакля, была доля истины в этих холодных оценках. Одно дело -- смелый замысел, исполненный общественного содержания, другое -- возможность его осуществления в условиях жестокой политической реакции. Недаром Владимир Иванович Немирович-Данченко с присущей ему честностью отметил в дни сорокалетнего юбилея театра: "В классическом репертуаре нам не хватало необходимого мужества для создания больших социальных образов. Мы не имели необходимой идеологической и политической смелости для выявления больших и мужественных идей классических драматургов" {Вл. И. Немирович-Данченко, Статьи, письма, беседы, речи, стр. 151 - 152.}. И все-таки мне кажется, что причины прохладного приема, оказанного этой работе театра, скрывались за пределами самого спектакля, так же как и за пределами спектакля "Живой труп".

 Нужно помнить, что идеология реакции не только подчиняла себе тогда репертуар, цензуру, прессу; не только в той или иной степени влияла на мировоззрение художников, но охватывала и сферу восприятия. Лишь истинные друзья театра -- первым среди них был Горький -- скорбели о времени, когда эта сцена была трибуной передовых идей. В те дни театр в Камергерском переулке заполняла публика, зараженная пессимистической философией Достоевского, мистикой пьес Леонида Андреева, модной в ту пору идеей условного театра. Именно она, эта публика, тянула Художественный театр в болото упадочного реакционного искусства, настаивала, чтобы он изменил боевому знамени своей демократической юности. Естественно, что эта публика встретила равнодушием попытку Станиславского и Немировича-Данченко превратить маленькую "Провинциалку" в социально значительный спектакль.

 Есть и вторая причина, уже не идеологического, но, так сказать, художественного порядка.

 В 1909 году театр показал превосходный спектакль "Месяц в деревне". Тот же Станиславский в нем играл и его ставил, тот же Добужинский писал к нему декорации. И случилось то, что обычно следует за крупной сценической удачей, -- спектакль сделался "законодателем стиля" данного драматурга; с тех пор казалось, что только так можно играть Тургенева, только этим ключом открывать его сценические тайны. И вот, увидев на афише "Провинциалки" фамилию Тургенева в качестве автора, Станиславского в качестве режиссера и исполнителя, Добужинского в качестве художника, публика шла на этот спектакль с заранее сложившимся представлением о том, что ей предстояло увидеть, решительно упуская из виду, что "Провинциалка" -- это не "Месяц в деревне", что Тургенев -- драматург сложный и едва ли не каждая из его пьес написана по-своему.

 Но в том-то и заключались высокая талантливость Станиславского, редкое творческое чутье Немировича-Данченко, что они никогда не подходили к искусству с готовой меркой своих прежних находок и достижений; их тончайшая интуиция, передовое мышление помогали им увидеть особенности избранного театром произведения Тургенева, его самостоятельность -- идейную и художественную.

 Так родилась их "Провинциалка" -- одна из попыток театра противостоять своей работой той реакционной волне, которая все больше захлестывала тогда различные стороны духовной жизни России.

 Чему учит опыт "Провинциалки" Художественного театра?

 Прежде всего -- не пренебрегать ни малейшими крохами творческого наследия Станиславского и Немировича-Данченко. Помнить о том, что черты их новаторской школы с неизбежностью сказывались в каждом спектакле, к которому они только прикасались. Уметь видеть свежее, экспериментальное, до сих пор не использованное в самой рядовой постановке театра. Это первое.

 Второе: опыт "Провинциалки" подтверждает ту истину, что ни одно театральное явление нельзя рассматривать вне конкретно-исторических связей с эпохой, его порождающей, с борьбой в идеологической сфере, с состоянием репертуара, с предыдущими и последующими фактами жизни театра, со спецификой того или иного момента его творческого развития.

 Наконец, последнее: опыт "Провинциалки" лишний раз говорит о первостепенной важности четкого идейного замысла ("сверхзадачи") для формирования готовящегося спектакля, для всей его дальнейшей сценической судьбы. Опыт "Провинциалки", как сказали бы мы теперь, настоятельно требует сознательности творчества, говорит о том, что только большая мысль обеспечивает произведению жизненную и художественную полноту.