Но возвращусь к рассказу.
Чтобы уменьшить насколько возможно столкновения с крестьянами, Иван сузил хозяйство; он стал обрабатывать только те поля, что были под боком и где он мог лично присутствовать и работать. Разбросанные участки земли отчасти были распроданы, отчасти были сданы крестьянам исполу, и все его хозяйство в конце концов сосредоточилось около усадьбы. Усадьба же наша, состоявшая из тридцати десятин земли, представляла много удобства для этого. Поля вперемежку с фруктовыми садами и вишняками, левады с сенокосами, огороды, пруд с северной стороны, полоса молодого грабового леса --" все это, расположенное на двух холмах, было обнесено рвом, по хребту которого навалены были пласты валежника и соломы, что делало нашу усадьбу похожей на крепость, куда забраться было невозможно не только чужой скотине, но даже человеку перелезть было трудно.
К усадьбе примыкал еще кусок--десятин двадцать -- пахотного поля, которое тоже было включено в хозяйство, так что получалось в общей сложности около пятидесяти десятин, на которых Иван и принялся хозяйничать. Правда, и для этого небольшого хозяйства ему приходилось держать наемных работников, но во всяком случае работы пошли успешнее, так как он вечно принимал в них участие, а следовательно, спать во время работ даже ленивому "наймыту" не удавалось. Но самое важное -- он избавился от ночных вылазок и ссор с соседями.
В каникулярное время я приехал из Киева, присоединился к нему, и мы работали вместе.
Сначала эти работы меня привлекали только как мускульные упражнения: я мечтал о развитии физической силы. Однако спустя некоторое время мое отношение стало меняться.
В течение работ я страшно уставал; но мне бывало стыдно бросить работу раньше других, и поэтому не раз приходилось напрягать свои силы до крайности, чтобы не отстать от компании. Работать оказывалось так трудно, что я стал даже сомневаться в своей годности к физическому труду. И подобно тому, как раньше во время косьбы я любил смотреть и сравнивать свои мускулы рук с руками косарей, так теперь мне захотелось определить свою выносливость к труду и сравнить ее с выносливостью крестьян. Я думал, что крестьяне вообще мало устают работая вследствие привычки с детства к физическому труду; но скоро убедился, что это было ошибочное мнение,
Так, например, Никола Середа -- превосходный косарь, на которого, со стороны глядя, можно было принять, что он забавляется косою, а не работает, до того легко он шел и красиво укладывал свои покосы -- этот Никола рассказывал, что во время продолжительной косьбы, когда ему приходилось в течение месяца почти всякий день ходить с косою (это было в Херсонской губернии, когда он ходил на заработки), даже ночью -- "спишь, -- говорил он, -- а руки во сне иной раз так и дергаются в стороны, как-будто ты косишь, и проснешься от боли. Так намахаешься за весь день, что после того и во сне покоя нет. Вот рассказывают, -- продолжал он, -- возвращались как-то косари с косьбы домой; а трава в том году была густая да высокая -- трудно было косить... Возвращаются косари домой, и встречает их один человек по дороге. "А что, трава добрая?" -- спрашивает человек. -- "Добра тра.." -- отвечает косарь. Он, видите ли, хотел сказать "добрая трава", да "трава" у него не вышла: язык у него совсем пересох во рту от усталости".
Так вот как не устают мужики! думал я, слушая рассказ Николы. Припоминаю, выйдем мы бывало на зорю с косами на работу; дорогой идем, весело болтаем; шутки да прибаутки так и сыплются то с той, то с другой стороны. Придем на сенокос, остановимся, подострим косы... Заходит первый косарь, за ним второй, третий... Утренний воздух прохладен, бодрое веселое настроение не покидает косарей. "А ну, быстрее!.. А то вот подрежу пятки!" -- кричит мне бывало тот, что идет непосредственно за мною. Я спешу и смеюсь при этом, так как знаю, что пят, конечно, он мне не подрежет. Но по мере того, как солнце поднимается все выше и выше, приближается к зениту и начинает страшно жечь, затихают совершенно косари, с утра перекидывавшиеся замечаниями; слышен только шум кос и беспрерывный треск кузнечиков, то-и-дело выпрыгивающих в разные стороны из-под кос.
По временам то тот, то другой косарь приостановится и вытащит мокрый брусок из деревянного рожка с водою, подвешенного к поясу, наскоро подтачивает косу, молча и угрюмо глядя куда-то в сторону (он точит машинально, не смотря на косу); затем раздается несколько торопливых ударов косы, чтобы догнать переднего, и опять следуют один за другим мерные взмахи и шипение скашиваемой травы и треск кузнечиков.
"Добра тра..." -- думаю я в такие минуты, весь обливаясь потом. Да, тяжело зарабатывали люди хлеб для пропитания. А между тем, думал я с досадой, еще и теперь находятся охотники писать на тему о счастливой крестьянской жизни: как в тихий летний вечер возвращается с поля в деревню стадо и мелодично звенят колокольцы на шеях коров; как добрые мужики, необыкновенно довольные и счастливые, идут с песнями с работ и потом мирно расходятся по своим избушкам, хоть и небольшим, но очень уютным, где их ожидает "добрый борщ" и ласки молодой, непременно красивой или по крайней мере здоровой, "как кровь с молоком", хозяйки. А солнце в это время так тихо-тихо опускается за горизонт, и доносятся откуда-то песни крестьянских девушек, уже устроивших где-то в селе "веселый хоровод".
Или же вот другая картина: "Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь" и т. д. Где же это наш крестьянин торжествует с наступлением зимы? -- думал я. Помещик торжествует -- это точно, так как, во-первых, по пороше хорошо охотиться, а во-вторых, велит он заложить добрых лошадей в сани-розвальни, оденется в теплую шубу, сядет, подоткнется отовсюду аккуратненько, чтобы не поддувало, на ноги положит мех, а спереди посадит кучера, и марш, марш куда глаза глядят!.. Так что стихотворение следовало бы переделать так: "Зима! Помещик, торжествуя, в. розвальнях обновляет путь"... Правда, слово "розвальни" мешало бы гладкости стиха, но зато получилась бы по крайней мере картина верная.
Крестьянин вообще же редко "торжествует", а с наступлением холодов обыкновенно холодеет и у него на сердце, так как он знает, что вместе с зимою идет и крестьянская нужда.
Такие картинки уместны лишь в детских воспоминаниях, когда человеку рисуется все в розовых красках и не выработалось еще у него сознательного отношения к жизни. Так рассуждал я в то время.
