Команда «Б» - 1

Команда «Б»

Летом 1976 года, которое я провел в Лондоне и которое памятно засухой, погубившей много деревьев в Гайд-парке, мне позвонил Дик Фостер из СИИ и осведомился, как скоро ждать моего возвращения. Фостер не сказал, зачем ему это знать, сообщив только, что меня ждет важное назначение. В любом случае я планировал уехать обратно через несколько дней.

В автобусе по дороге в аэропорт Хитроу произошел неприятный инцидент. Молодой человек, пробираясь мимо меня в центр автобуса, намеренно пнул мою ногу, слегка выдвинутую в проход. Несколько минут спустя он с еще более очевидным умыслом сделал то же самое. Я вскочил и обозвал его ненормальным. «Давай, бей меня! — провоцировал он. И добавил: —  В твоем возрасте надо сидеть и молчать в тряпочку». Я воспринял такое поведение как намеренную провокацию, хотя не имел ни малейшего представления, кто за ней стоит и что ему надо. Затем в самолете, после того как я занял свое место около окна рядом с двумя пассажирами, стюард по громкой связи назвал мое имя и попросил пересесть к другому окну, причем соседнее кресло оказалось свободным. Вскоре в него села молодая женщина, немного говорившая по-русски и, кажется, знавшая, кто я такой. Мы проговорили с ней практически весь полет до Бостона. Такого тоже никогда не случалось раньше, и я задумался, что бы это могло значить.

Вернувшись в Бостон (приблизительно в конце июля), я отправился в Вашингтон на встречу с Фостером. Назначение, на которое он намекал, действительно было весьма интересным и в какой-то степени меняло направление моей жизни. ЦРУ обратилось к нему с просьбой, чтобы он предложил мне возглавить очень секретный проект. Подоплека дела состояла в следующем: уже некоторое время мнения разведывательного сообщества расходились по поводу цели ядерного строительства в СССР в 1970-е годы, а именно-создания новых поколений как стратегических, так и тактических ракет. В соответствии с доктриной гарантированного взаимного уничтожения (ГВУ), признаваемой аксиомой как учеными, так и разведкой, ядерное оружие не имело практической пользы и служило только для сдерживания ядерной угрозы. Совершенно секретный меморандум ЦРУ в апреле 1972 года под заголовком «Советская оборонная политика в 1962–1972 гг.» утверждал, что советское руководство также разделяет взгляды этой доктрины, хотя ни одного аргумента в защиту этого тезиса приведено не было. «Советы… считают, что их [стратегические] силы служат прежде всего для сдерживания. Главные усилия сосредоточены на программах по обеспечению способности этих сил выдержать американскую атаку и быть в состоянии ответить сокрушительным ударом»[1].

Следовательно, как только был достигнут уровень сдерживания, достаточный, по оценке министра обороны Роберта Макнамары, для уничтожения 25 процентов населения и 50 процентов промышленности агрессора, дальнейшее развертывание вооружений было бы не только бесполезным, но опасно провокационным. ЦРУ предпочитало упорно продолжать поиск различных оправданий наращиванию сил в Советском Союзе в рамках доктрины ГВУ вместо ее пересмотра. Оно продолжало делать это даже тогда, когда некоторые компетентные наблюдатели, такие как Джеймс Шлезингер и Альберт Волштеттер, выражали глубокие сомнения в правильности такого подхода. Как это обычно бывает с бюрократическими организациями, управление защищало себя, допуская, что СССР «находится под влиянием военной доктрины, направленной на достижение победы в войне», и отвергало «гарантированное взаимное уничтожение», но рассматривало подобную ситуацию как чисто теоретическую, пока ГВУ остается «реальностью, которая будет действенна еще как минимум 10 лет»[2].

Правительство создало наблюдательный орган под названием Президентский консультативный совет по внешней разведке (ПКСВР) с целью предотвратить взаимное интеллектуальное влияние и исключить единообразие аналитики. В середине 1976 года председателем этой состоявшей из 16 человек группы был энергичный нью-йоркский экономист и глава Международного комитета спасения Лео Черне. Среди ее членов были также Клэр Бут Л ус; Эдвин Лэнд, основатель компании «Полароид»; Джордж П. Шульц, будущий госсекретарь; Роберт В. Галвин, глава компании «Моторола»; известный вашингтонский юрист Эдвард Беннет Уильямс; несколько генералов и адмиралов в отставке. Встревоженный успокаивающими оценками ЦРУ по поводу развертывания советских ядерных вооружений, ПКСВР запросил в августе 1975 года независимую экспертизу ситуации. Уильям Колби, в то время глава ЦРУ, не хотел ничего слышать о подобном вмешательстве в дела своего ведомства и в апреле 1976 года предложил внутриведомственную проверку. Исполнительный секретарь ПКСВР, Лионель Олмер заявил, что «ЦРУ представило итоговый отчет на 75-ти страницах. Он настолько изумлял, что у [Джорджа] Буша (Колби тогда уже не занимал свой пост) не было абсолютно никакого выбора, кроме как принять предложение о создании команды «А» и команды «Б». Отчет до такой степени дискредитировал исследования [разведывательных] органов по этим трем вопросам [см. ниже] за десять лет, что делал лишними всякие аргументы в пользу необходимости что-то предпринять»[3].

После назначения в начале 1976 года Джорджа Буша директором ЦРУ Черне обратился к президенту Форду с просьбой о проведении независимой экспертизы. Форд дал согласие, и Буш был вынужден подчиниться. Было решено провести эксперимент в виде «конкурентного анализа», в ходе которого шесть групп экспертов-три из ЦРУ (команда «А») и три, сформированные из независимых экспертов (команда «Б»),-должны были независимо друг от друга оценить информацию по трем направлениям, которые вызывали наибольшую тревогу и были спорными аспектами советских военных усилий: противовоздушная оборона, точность ракет и стратегические цели. Все три имели прямое отношение к основаниям, на которых строилась наша оборонная стратегия.

В другом месте я рассказывал о некоторых деталях эксперимента[4], поэтому сейчас ограничусь лишь замечаниями общего характера. Из трех направлений анализа наиболее важное касалось советской стратегической доктрины: если продолжающееся развертывание советских межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и других систем вооружения, как наступательных, так и оборонительных, расценивать как отказ Москвы от доктрины гарантированного взаимного уничтожения, вся американская ядерная стратегия опиралась на ошибочный базис, что чревато катастрофическими последствиями. Сперва ЦРУ предложило пост главы группы независимых экспертов по советским стратегическим целям Фою Колеру, который когда-то служил послом в Москве, а теперь, находясь в отставке, жил во Флориде. Но Колер отказался по причине слабого здоровья. Сеймур Уайс, чиновник министерства обороны в отставке, также сослался на слабое здоровье. (Из слухов, однако, стало известно, что на его назначение было наложено вето Госдепартаментом, так как, являясь послом на Багамах, он не мог отвлекаться от своих обязанностей.) Я был третьим в списке кандидатов и был назначен Джорджем Бушем по рекомендации его штаба руководителей национальной разведки.

Я принял предложение не без некоторых колебаний из-за опасения, что задание потребует знания ракетных технологий, которым я не обладал. Но Фостер убедил меня в том, что я смогу воспользоваться услугами экспертов, которых было предостаточно. От меня же требовалось понимание советского менталитета, взглядов советских военных на вопросы вооружения. Я спрашивал и Роберта Галвина, который исполнял функции связного Президентского консультативного совета по внешней разведке с командой «Б», и Генри Кнока, являвшегося заместителем главы ЦРУ, о рамках наших полномочий, но получил только расплывчатые ответы. Мне было сказано, что мы можем их толковать настолько широко или узко, насколько сочтем необходимым. Эти ответы опровергают выдвинутые позднее обвинения в том, что команда «Б» превысила свои полномочия.

Группа экспертов, которую я собрал, была выдающаяся. Два военных офицера, генерал в отставке Джон Вогт и генерал-майор Джаспер Уэлч были из списка, предоставленного ЦРУ. Остальных выбрал я сам. Среди них были Пол Нитце-бывший министр военно-морского флота и заместитель министра обороны; генерал-лейтенант в отставке Дэниел Грэм, бывший глава разведывательного Управления министерства обороны США; Пол Вул- фовиц из Управления США по контролю над вооружениями и разоружением, впоследствии-заместитель министра обороны в администрации Джорджа Буша-младшего; Томас Вулф из «РАНД-корпорэйшн», а также профессор Вильям ван Клив из Южнокалифорнийского университета. Колер и Уайс работали консультантами. Мы поделили работу между собой и начали пристально изучать документацию, которую ЦРУ передало в наше распоряжение. Мы должны были работать очень быстро, потому что наш доклад, так же как и доклад ЦРУ, должен был быть готов в середине декабря. Именно к этому времени должен был быть подготовлен документ, официально обозначенный как ОНР (оценка национальной разведки) 11–3/8–75-самый важный суммарный продукт ЦРУ, на основе которого составляется годовой бюджет министерства обороны, предоставляемый на рассмотрение в Конгресс[5].

Я выполнил мою часть работы, одновременно неся всю преподавательскую нагрузку в университете. Я читал лекции и вел семинар в первой половине недели, а вторую половину проводил в Вашингтоне. Всего в период с 25 августа по 23 ноября команда «Б» провела десять заседаний. Я проанализировал тексты прошлых оценок ЦРУ.

чтобы выявить какие-либо невысказанные предположения, оставив оценку развертывания советских вооружений своим более сведущим коллегам.

5 ноября две команды, заранее обменявшись черновиками, встретились в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, что в конечном итоге переросло в напряженное противостояние. ЦРУ выставило в команде «А» молодых аналитиков, тогда как наша команда состояла из зрелых и опытных политических и военных деятелей. Это встреча была неравным боем лейтенантов против генералов. Несправедливая хотя бы по своему формату, она обернулась катастрофой для ЦРУ, так как наши люди просто разнесли в пух и прах критику нашего предварительного доклада. 2 декабря команды «А» и «Б» представили свои материалы в Президентский консультативный совет по внешней разведке: материалы команды «А» были серьезно исправлены по сравнению с черновиком месячной давности. Произошло ли это по настоянию Буша или под воздействием наших аргументов, я затрудняюсь сказать. Отредактированный вариант доклада команды «А» подчеркивал стремление СССР достичь способности к победоносной войне не как теоретическую возможность, как в первом варианте, а как реальность[6]. Наш же доклад был более бескомпромиссным, и Клэр Бут Лус позже рассказала мне, что, после того как мы вышли из комнаты, группа некоторое время продолжала сидеть в звенящей тишине, настолько все были поражены приведенными мною от имени нашей команды доводами, о справедливости которых они давно догадывались, но никто их раньше им не приводил.

Наш итоговый доклад, представленный в декабре, состоял из трех частей. В первой части, подготовленной мной, предыдущие стратегические оценки ЦРУ были подвергнуты методологической критике. Написанная отдельными членами команды вторая часть состояла из анализа десяти советских систем вооружения. Последняя часть, составленная всем коллективом команды, содержала наши выводы и рекомендации.

Общий вывод заключался в том, что оценки ЦРУ «существенно искажали мотивацию советских стратегических программ» и как следствие «имели последовательную тенденцию недооценивать их интенсивность, размах и скрытую угрозу»[7].

Такое непонимание вызвано в значительной мере опорой на так называемые технические данные, то есть собранные техническими средствами. В результате наметилась тенденция интерпретировать эти данные, основываясь на базовых американских принципах, в то время как значительная часть субъективной информации о советских стратегических концепциях была неправильно понята или ею пренебрегали. Неспособность принимать во внимание и правильно оцененивать такие субъективные источники данных привела к тому, что национальная разведка не исследовала комплексно советские общеполитические планы, которые определяли и объясняли советские стратегические цели. Однако поскольку политический контекст не мог быть опущен полностью, аналитики национальной разведки взяли за привычку вводить в ключевые оценки ведомственных отчетов субъективные суждения оценок, основанные на «зеркальном отражении», то есть на приписывании советским руководителям, принимающим решения, таких форм поведения, которых можно было ожидать от их американских коллег при аналогичных обстоятельствах.

В докладе подчеркивалось, что советские лидеры мыслили не категориями полных противоположностей, характерных для нашей культуры (например, война и мир, конфронтация и разрядка и т. д.), а «диалектически», то есть рассматривали их как «взаимосвязанные и взаимодополняющие понятия». Важным следствием игнорирования такого мышления было заблуждение, что Москва видела предназначение ядерного оружия исключительно в качестве фактора сдерживания и воспринимала «сдерживание как альтернативу способности вести войну, а не как дополнение к такой способности». Реальность, однако, свидетельствовала, что советские лидеры «мыслят, прежде всего, в наступательных, а не в оборонительных категориях. Они мыслят не категориями ядерной стабильности, взаимного гарантированного уничтожения или стратегической достаточности, а категориями эффективной способности вести войну. Они считают, что вероятность всеобщей ядерной войны можно уменьшить, наращивая свои собственные стратегические силы, но ее невозможно совершенно исключить, а следовательно, необходимо быть готовым и к такой войне, как если бы она была неизбежной, а также быть готовым и нанести удар первыми, если ее неизбежность становится очевидной».

В целом все дело было в понимании другой культуры. Стратегическое равновесие было обусловлено не только относительной мощностью двух противостоящих друг другу арсеналов, но также, и прежде всего, ментальностью и намерениями людей, контролирующих их. (В 1940 году, например, союзники имели во Франции больше солдат и танков, чем Германия, но тем не менее потерпели сокрушительное поражение, потому что их генералы, основываясь на опыте Первой мировой войны, сосредоточились на обороне и приписывали противнику такой же образ мысли.)

Этот общий вывод доклада подкреплялся детальным анализом нескольких конкретных советских ядер- ных программ, таких как межконтинентальные баллистические ракеты; гражданская оборона; укрепление инфраструктуры управления и контроля; мобильные ракеты; стратегические бомбардировщики и другие. Мы также приложили набор рекомендаций для национальных разведслужб по улучшению аналитического процесса, подчеркивая необходимость мыслить советскими категориями, чтобы избежать проецирования на Советы наших представлений; воздерживаться от поспешных «конечных выводов» и рассматривать советские военные программы комплексно; противостоять максимально возможно политическому давлению, оказываемому на аналитический процесс, а также настаивая на необходимости широкой интерпретации фактов.