21 декабря я представил наши выводы сотрудникам ЦРУ, собравшимся в огромной аудитории в Лэнгли. Когда заседание закончилось, присутствовавший на нем Буш пригласил три команды «Б» на приватный ланч. Мне показалось странным, что он не пригласил никого из нашей команды за свой стол, несмотря на то что у нас было гораздо больше знаменитых личностей. У меня создалось впечатление, что он очень опасался последствий эксперимента с командами «А» и «Б» и, вероятно, уже сожалел о том, что дал на это разрешение. В то время, когда наша работа еще продолжалась, до меня дошли разговоры, что он советовался со своими сотрудниками о том, какие последствия все это будет иметь для его политического будущего. Недостаток политического мужества был его отличительной чертой и его слабостью, которой суждено было наложить отпечаток посредственности на его президентство. В моем дневнике 1 января 1982 года, а к этому времени я познакомился с ним поближе, я записал о Буше: «Я сильно сомневаюсь, что он обладает достаточной силой характера и уверенностью в себе», чего у Рональда Рейгана было в избытке.
Несмотря на то что все это предприятие должно было быть секретным, информация о нем просочилась. Первый довольно точный материал, написанный Уильямом Бичером, появился 20 октября в «Бостон глоб», но он не привлек к себе большого внимания. Шум поднялся только после помещенной на первой странице воскресного номера «Нью-Йорк тайме» 26 декабря 1976 года публикации, автором которой был Дэвид Байндер. В 1950-е годы он был моим студентом по программе «История и литература».
Байндер позвонил мне 20 декабря и попросил дать интервью. Когда я ему ответил, что не смогу сделать этого, он мне сообщил, что ЦРУ уже проинформировало его о проекте. Я связался с Ричардом Леманом, заместителем директора ЦРУ по вопросам национальной разведки и попросил разрешения на интервью; он с готовностью согласился. 21 декабря я встретился с Байндером в Национальном аэропорту минут на тридцать. Мне сразу стало ясно, что он интервьюировал высокопоставленных чиновников ЦРУ и, возможно, самого Буша. Тем не менее, после того как появилась его статья, меня заподозрили в том, что источником утечки информации был я. 30 декабря кто-то попросил обозревателя Джозефа Крафта предупредить меня, чтобы я прекратил разговоры. В наши дни я бы попросил его уйти, но в то время я вежливо сказал ему, что считаю разглашение государственных секретов предательством. Поэтому я был весьма удивлен, когда 2 января 1977 года в программе «Лицом к нации» по Си-би-эс Буш намекнул, что источником утечки информации была команда «Б».
В течение следующих нескольких недель царило смятение. «Нью-Йорк тайме» в типичной для нее помпезной передовой, написанной с высоты журналистского Олимпа, где пребывают ее обозреватели, поставила под вопрос мотивы и намерения команды «Б» и одновременно высмеивала ее усилия оценить мотивы и намерения советских военных. Газета делала это, не получив допуска к засекреченному докладу команды «Б», хотя нет сомнения в том, что она собрала предвзятые мнения от руководства ЦРУ[1]. Киссинджер отверг доклад команды «Б» как «стремящийся саботировать новый договор по ограничению вооружений» и призвал к «рациональной дискуссии по вопросу о ядерной стратегии», подразумевая, видимо, такую дискуссию, которая подтвердила бы его собственную точку зрения, согласно которой иррациональным было стремление к ядерному превосходству[2].
ЦРУ сразу же перешло в контрнаступление, чтобы защитить себя и поставить под сомнение мотивы команды «Б». ЦРУ сделало это посредством сенатского Особого комитета по разведке под председательством сенатора Дэниела Инуйи от штата Гавайи. Директором его офиса был Уильям Грин Миллер, с которым я был знаком в 1950-е годы в Гарварде, где он работал в штате программы «История и литература». Миллеру пришлось покинуть дипломатическую службу в связи с тем, что он проявил чрезмерное рвение, пытаясь добиться свержения шаха Ирана. Позже, в качестве помощника сенатора Джона Шермана Купера, он готовил поправку Купера-Черча о прекращении помощи Вьетнаму. Он организовал слушания таким образом, что ни одного члена команды «Б» не пригласили дать показания, и таким образом обвинители имели все поле игры для себя одних. Именно он выбрал председательствовать на этой процедуре Гарольда Форда, честного и достойного человека, который, однако, вряд ли мог быть непредвзятым, так как в прошлом его карьера была связана с ЦРУ.
Инуйи назначил сенатора Адлая Стивенсона-млад- шего возглавлять подкомитет, в задачу которого входило разобраться, мог ли эксперимент по конкурентному анализу оказать давление на ЦРУ, в результате чего выводы были «искажены». Я узнал от Дэниела Грэма о докладе подкомитета, готовившегося совершенно секретно, и попросил Стивенсона дать разрешение Грэму, Нитце и мне прочитать его и сделать на него отзыв. Разрешение было дано. То, что я прочитал в августе 1977 года, было ужасно. Доклад обвинял команду «Б» в превышении полномочий, утверждал, что она не использовала «сырую информацию», «сговорилась» с Президентским консультативным советом по внешней разведке о подборе персонала и о выводах и даже-что сделала выводы до начала своей работы[3]. (Последнее обвинение было взято из показаний Пэйсли.) Доклад также намекал, что команда «Б» несла ответственность за разглашение своих выводов прессе. Более того, доклад утверждал, что весь эксперимент не внес никакого «весомого вклада» в улучшение процесса работы национальной разведки. В то же время, противореча своим собственным выводам, доклад соглашался со многими нашими критическими замечаниями по поводу оценок национальной разведки, включая ее увлечение техническими аспектами в ущерб политическому подходу, то есть отрыв от политики.
Сенатор Гэри Харт, а скорее его помощник, пишущий от его имени, обвинил нас в сговоре с военно-промышленным комплексом и в том, что мы стремились своими оценками заставить приступающую к работе администрацию президента Картера увеличить военный бюджет: «Привлечение избранных неправительственных экспертов нельзя рассматривать никак иначе, чем прикрытие политических усилий, направленных на то, чтобы заставить национальные разведслужбы принять более пессимистическую оценку советской стратегической угрозы» для того, чтобы увеличить оборонные ассигнования.
Нас энергично защищали сенаторы Дэниел Патрик Мойнихен и Малкольм Уоллоп. Год спустя в заявлении, приложенном к сообщению для печати сенатского Комитета по разведке относительно эксперимента команд «А» и «Б», Мойнихен доказывал, что выводы команды «Б» о стремлении России к достижению превосходства в стратегических вооружениях «превратились из еретических во всеми уважаемые, если не ортодоксальные убеждения» в тех кругах, «которые можно назвать официальным Вашингтоном»[4]. Сенатор Уоллоп правильно отметил, что сенатский доклад в новой редакции имел основательный изъян, потому что, по его словам, «он не пытался выявить, выводы какой команды относительно СССР были правильными», а сосредоточился на «процедурных вопросах».
В течение следующего месяца, а это совпало с периодом вступления в должность президента Картера, меня буквально осаждали крупные телевизионные кампании с приглашениями выступить, но я все их отклонял. Я также был завален письмами от людей из разных концов страны. Некоторые хвалили меня, другие обвиняли. На все письма я пытался отвечать. 16 февраля я выступил с публичной лекцией о деятельности команды «Б» перед переполненной аудиторией в университете имени Джорджа Вашингтона.
Свободное копирование
