Трагедия Пушкина "Борис Годунов" вышла к 1 января 1831 г., и Дельвиг начал писать ее разбор, не оконченный за его смертью. В первой статье этого разбора, помещенной в 1-м No "Литературной газеты" на 1831 г., Дельвиг, говоря о великих поэтах, которых участь была провести всю жизнь на черством хлебе и на воде, присовокупляет:
Благодаря Бога, Пушкин не ровен с сими светилами горькою участью. Просвещенный монарх, которого недавнее царствование ознаменовано уже столькими необыкновенными событиями, кои могли бы прославить целое пятидесятилетие, несмотря на разнообразные царственные заботы, находит мгновения обратить живительное внимание свое на произведения нашего поэта. Счастливо время, в которое таланты не низкою лестью, а достоинством не искательным приобретают высокое покровительство и в которое правда так богата истинной поэзией{}.
Знав хорошо Дельвига, смею уверить, что это написано было им не для того, чтобы исправить то положение, в которое он был поставлен запрещением ему издавать газету; нет, он на это не был способен, это было продиктовано ему глубоким чувством преданности к своему Государю, чего может быть уже никто не поймет в наше время, а тем более тогда, когда эти записки сделаются общим достоянием, и подобных-то людей преследовали наши правительственные деятели.
Сцена между Бенкендорфом и Дельвигом сделалась вскоре известна всему городу. Из людей, близких Дельвигу и имевших некоторое значение при дворе, были министр юстиции Дашков{}, у которого Дельвиг в это время состоял на службе, товарищ министра внутренних дел Блудов{} и Жуковский.
Дашкова не было в Петербурге, следовательно, он не мог принять участия в защите Дельвига; на Жуковского, как на литератора, хотя и воспитателя Наследника, не всегда смотрели <при дворе> дружелюбно. Оставался один Блудов, который несколько раз приезжал к Дельвигу отговаривать его от подачи жалобы Государю на Бенкендорфа, говоря, что можно жаловаться Государю на всех, даже на самого Государя, но не на Бенкендорфа, что подобная жалоба поведет Дельвига только к бо льшим неприятностям, а он, имея жену и дочь, обязан стараться их избегать. Блудов при этом брал на себя объяснить все Бенкендорфу и довести его до того, что он приедет извиниться перед Дельвигом и что дозволено будет продолжать издание "Литературной газеты". Дельвиг, в душе уверенный в справедливости ГОсударя, с трудом согласился не подавать жалобы.
Действительно, вскоре приехал к Дельвигу служивший при III отделении канцелярии Государя чиновник 4-го класса Боголюбов{} (боюсь, не изменила ли мне память, не ошибаюсь ли я в фамилии этого чиновника) и приказал доложить, что он с поручением от Бенкендорфа. Означенный чиновник имел репутацию класть в свой карман дорогие вещи, попадавшиеся ему под руку в домах, которые он посещал. Дельвиг вследствие этого сказал мне, чтобы я убрал со стола дорогие вещи, но таковых, кроме часов и цепочки, не было, и я ушел с ними из кабинета Дельвига, так как его разговор с чиновником должен был происходить без свидетелей.
По отъезде чиновника Дельвиг сказал мне, что Бенкендорф прислал заявить, что сам по нездоровью не может приехать, а прислал извиниться в том, что разгорячился при последнем свидании с Дельвигом и что издание "Литературной газеты" будет разрешено, но только под редакцией Сомова, а не Дельвига, так как уже состоялось Высочайшее повеление о запрещении издания под его редакцией.
Пушкин был тогда в Москве и долго ничего положительного не знал о происходившем, удивляясь только долгому замедлению в выходе "Литературной газеты".
Свободное копирование
