26 ноября 1830 г. брат мой Александр, бывший в это время батальонным адъютантом лейб-гвардии Павловского полка, должен был идти на развод, куда очень звал и меня. Тогда вовсе не было странным видеть офицера корпуса инженеров путей сообщения на разводах, и я уже не раз бывал на них, но в этот раз не пошел; о чем впоследствии сожалел. В этот день Император Николай, тогда цветущий здоровьем и красотою, после развода пригласил всех бывших на разводе генералов и офицеров окружить его. Государь был верхом. Как только генералы и офицеры окружили его, он им сказал, что получил донесение от ЦесаРЕВИЧА {ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ} КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА [донесение] No 2, так как донесение No 1 пропало (можно вообразить себе удивление офицеров при таком торжественном обращении к ним Государя и о возможности пропажи донесения Цесаревича к Государю), <ГОСУДАРЬ сказал>, что Цесаревич доносит о возмущении в Варшаве, которую заставили его покинуть, и выразил уверенность, что русские войска, и в том числе и гвардейский корпус, если понадобится его послать для укрощения мятежа, покажут известную всему миру их доблесть и преданность отечеству и Государю.
Генералы и офицеры при общих громогласных криках "ура" бросились целовать руки Государя и его лошадь; сцена была самая торжественная.
В этот же день брат рассказывал эту сцену за обедом у Дельвига, который, заявив в самых сильных выражениях свое неприязненное чувство к врагам России и мятежникам против ее Государя, настаивал на том, что всякий русский должен стать в ряды войска и что он готов идти юнкером в любой полк, который пошлют против мятежников.
Это было сказано без всякого притворства, несмотря на счастье Дельвига в семейной жизни, увеличившееся рождением за полгода дочери, которая уже тогда была очень на него похожа и которую он страстно любил. Но глядя на его толстую фигуру и зная его постоянное, и в это время увеличившееся, нездоровье, сидевшие за обедом самые близкие люди к Дельвигу не могли не улыбнуться, услышав его предположение, на котором он сильно настаивал. Не надо думать, что это предположение Дельвига было следствием отчаяния, в которое могла его поставить сцена с Бенкендорфом. Нет, он постоянно отделял отечество и Государя от исполнителей, {выбираемых последним} не всегда удачно.
Свободное копирование
