Конец високосного века - 16

16

1999-й год, февраль. Очень мне не хотелось поминать несчастливое число тринадцать, поэтому в записке, приложенной к деньгам, я поздравил тебя, Катерина, с четырнадцатым днём рождения. Это стало очередным поводом для насмешек надо мной со стороны Светланы.

– Ты даже не помнишь, сколько дочери лет! – зачем-то пыталась язвить она, забыв про известную рекомендацию исцелиться самому. Хотя человеку с высшим образованием, да ещё бухгалтеру по второй профессии следовало бы уметь сосчитать: если уж человеку исполнилось тринадцать, значит позади у него как раз четырнадцать дней рождения, поскольку день появления на свет был первым. Но полемику на этот счёт я тогда не стал поддерживать.

Я вообще не желал никакой полемики, поскольку отсутствовал собственно предмет. Единственное моё желание: видеться с детьми – благополучно игнорировалось, а от меня, похоже, кроме официальных алиментов ничего не хотели.

Впрочем, они тоже Светлане почему-то не требовались. Иначе чем объяснить, что исполнительный лист добирался от суда до моей фирмы почти год. Между ними неспешной ходьбы на двадцать минут! А в начале 1998-ого года, когда бумага всё-таки дошла до исполнителей, случилась тысячекратная деноминация, так что указанная в ней сумма моего долга стала выглядеть поистине устрашающей. Зарплаты всего завода могло бы не хватить для его погашения, а права исправить определённую судом цифирь, самовольно скостив три нуля, бухгалтерия не имела. Неуважение к суду называется, хотя, по моему печальному опыту, именно такое отношение к нашему суду было бы – по делам его! – самым естественным и справедливым. В общем, мне всё было понятно. Выдвинутое там, в суде, требование алиментов имело целью в первую очередь представить в недостойном свете, публично унизить и оскорбить вашего покорного слугу, а вопль о якобы попранных якобы мною интересах детей – это из того же репертуара, что и все прочие страшные взрослые сказки, устные и письменные.

Хотя нет. Бывшая тёща Валентина Егоровна со свойственной Козерогам прямотой однажды созналась при встрече (я ж попрежнему таскал ей, больше некуда было, “левые” деньги), что вы, дети, в отчаянно бедственном положении. До сих пор не знаю, действительно прямота это была, или, как и у её дочки, театрально-истерический блеф. Железная экс-тёща к тому времени заметно сдала. Уж не знаю, что хуже: её старческий, безысходный и заслуживающий искреннего сострадания Паркинсон, или Светланин так ею лелеемый врождённый и неизлечимый Альцгеймер.

*  *  *

1999-й год, март. Мне стукнуло пятьдесят, возраст почтенный. Но ни с пятьдесят первым, ни даже с пятидесятым днём рождения вы, дети, меня в этот день не поздравили. Видимо, опасались в счёте ошибиться. Хотя я бы вас простил.

Я пришёл на работу, как обычно. А обычно я демонстративно слегка опаздывал. И был огорошен внезапным церемониальным появлением в офисе генералитета фирмы в полном его составе, торжественным оглашением поздравительного приказа и столь же торжественным поднесением дорогих даров. Право же, сам я себя ценил гораздо дешевле, и к изъявлениям в мой адрес никак не подготовился. Но, раз уж так сложилось, попросил Серёжку, водителя, на полчаса съездить со мной в город, чтобы в ответ хотя бы достойно проставиться. Программа-минимум.

На этом и закончилось. Вечером (был ритуальный понедельник, узаконенный день встреч за карточным столом) заявились господа преферансисты, пришёл сын Дмитрий А, тоже любитель этого занятия, и всё покатилось обычным своим чередом. От друзей-приятелей последовало тёплое поздравление, а также обещание помнить меня, пока не сдохну. Молодцы ребята, не лицемерят. Я только выговорил себе право безнаказанно отвечать на междугородние звонки. По правилам такие отвлечения от игры у нас штрафуются.

Мог бы и не выговаривать. Штраф в этот вечер, как выяснилось, мне всё равно не грозил.