Конец високосного века - 9

9

Своё ничем не заполненное свободное время я теперь зачастую проводил, долгими часами простаивая в “Серой Радости” над единственной кружкой пива. Бармен Юрий Михайлович наливал её, стоило мне войти, не ожидая заказа, поскольку знал: заказ всегда будет один и тот же. Он это до сих пор знает, хотя теперь я заглядываю к нему гораздо реже. Горло постоянно донимает, а пиво у него всегда холодное.

Тянул я эту кружку неспешно, устроившись всегда в дальнем от стойки углу, в одиночестве, отворотясь от зала и, отодвинув штору, неотрывно пялился в окно. Изредка везло, и мне в течение нескольких секунд удавалось видеть идущую домой из школы Катерину, одну или с мамой.

Наш бракоразводный фарс пребывал в самом разгаре. На образовавшемся явно взаимно враждебном фоне у меня и мысли не могло возникнуть о возможности как-то договориться о свиданиях с детьми. Знал заранее, что если обращусь с просьбой, то всего лишь дам прекрасный повод к высокомерному, презрительному отказу, нарвусь на очередное, привычное уже издевательство.

Тем более, что опыт был, и немалый. “Я перезвоню”, – обещала Светлана Маленькая приветливым голоском в ответ на мой звонок, и я, окрылённый этой обманчивой приветливостью, наивно принимался ждать. И, не дождавшись, через несколько часов звонил вновь. “Но ведь я не обещала, что сегодня!” – ответствовала Малышка уже другим, откровенно издевательским тоном, и я запоздало понимал: тебя, Коржов, в очередной раз ущучили, что, собственно, и было единственной целью внешне вроде бы вполне доброжелательного обещания перезвонить.

Зато мне вдруг стали трезвонить чужие люди. Оказывается, Малышка самолично решила продать квартиру и уже подала в газету объявление. Я потерял только семью и только работу, а этого, по её мнению, было мало. Коржову из бичей следовало переходить в категорию бомжей, чтобы этим лишним аргументом окончательно утвердить его ничтожность.

Я б уступил, я ушёл бы назад в общагу, будь такая возможность, да только её уже не было. Ясно же, что никакой суд, даже Верховный (вы понимаете, о чём я) не в силах возвратить так долго проживших вместе людей в первоначальное, добрачное состояние. Счастье, что мы квартиру не приватизировали, то есть ни ей лично, ни нам вкупе она, как товар, не принадлежала. Иначе Света непременно добилась бы желаемого. Коль уж не своё пыталась продать… снять сливки с не ею надоенного молока. А так, в каком бы алкогольном угаре я ни пребывал, с тупой, сволочной моей позиции: хата наёмная, хата общая; пользуйся, если хочешь – сбить ей меня не удалось.

Шкурно, да? А кто же спорит?! Не собираюсь представляться безгрешным ангелочком. Я, покрутившись в коммерции, уже хорошо знал цену не только резаной бумаге, которая тогда играла почему-то роль денег, но и её, Светиным, банкирским лживым посулам. Солидарные действия партнёров немыслимы без необходимого уровня взаимного доверия. Которое в нашем случае, увы, отсутствовало напрочь.

Конечно, терзания одолевали. Вариант продажи пугал меня неясностью (точнее, абсолютной ясностью) последствий, а пользоваться хатой совместно Светлана, вообще не желавшая меня видеть, не стала бы ни на каких условиях. Получается, я просто отнял квартиру без всякой компенсации, а это некрасиво.

Сомнения развеял брат Григорий.

- Ты же видишь, что она готова на всё. Ну, вот и пусть опять судится. Не знаешь, как поступить по совести – поступай по закону. И ей не мешай действовать так же. А если она почему-то не идёт в суд – значит, на то есть серьёзные причины. Скорее всего, она не уверена в выигрыше. Это у тебя адвокатов нет, а у неё, сам знаешь, наоборот. Почему не требует раздела имущества? Да потому, что домашнее барахло её не интересует. И тебе на кой ляд оно нужно, и куда ты его денешь, если что-то выиграешь? На кой хер тебе твоя законная доля в деревенском имении, в Зубарёве? Ты ж с продажи дачи ничего не поимел – и не стремишься. Но если делить, так всё – и вдруг ты именно так поставишь вопрос? Ого-го сколько тогда Леньшины потеряют!.. А вот квартира – не ваше имущество, казённое. Если б ей с детьми жить было негде – тогда да, тогда всё надо срочно решать. А так… куда спешить? Ей просто хахаля своего в дом к родителям водить неудобно – вот и дёргается. Пусть пройдёт время, утихнут страсти. Придумается что-нибудь. Но такое, чтоб тебе на старости лет не оказаться вдруг под забором.

Ну как отказать брату в его житейской мудрости?..

Забегая вперёд, скажу, что и спустя почти два года, весной 1998-ого, я пытался предложить ей вполне, казалось, приемлемый вариант: мы вместе покупаем для меня “однушку” на первом этаже в нашем же подъезде, и я немедленно убираюсь туда, не претендуя больше ни на что. Спальный мешок у меня есть, табуретки куплю. Однако цена в одиннадцать тысяч “зелёных” показалась Светлане чрезмерной, хотя я вообще не собирался, изрядно разжиревши к тому времени на коммерции, заставлять её платить. Значительную часть этой суммы я уже был готов внести сам, а ещё через годик-другой, не случись потрясений, рассчитался бы по её кредиту полностью. А случись они, потрясения, вполне в тогдашнем моём состоянии предсказуемые – так всё равно дети унаследуют, больше ж некому.

Только такая схема, на мой глаз, оберегала от обманов, к которым я с её стороны уже начал привыкать, и немедленно гарантировала мне крышу, а ей – всё остальное, что было нажито, включая такой мукой и кровью полученную хату. И деревенские угодья я готов был уступить – бесплатно и безропотно. Но. Она отвергла предложение с ходу, даже не удосужившись выслушать его до конца. Мне не верили: ни в мою платежеспособность, ни в мою порядочность. Замышляя и творя свои козни, Светлана и от меня ждала чего-то вроде. Рассчитывала на симметричный ответ. Я же зловредно не стал убеждать, настаивать и разъяснять детали. Понимал, что, если уж она, вопреки собственным интересам, сознательно и добровольно совершает глупость – так это её интересы и её глупость, ответственность за которые мне, по нынешнему моему убогому статусу, разделять уже не положено.