8
Я вскользь упоминал (Глава 8) об Алексее Бочарове, начинающем предпринимателе на интеллектуальной ниве, с которым тогда довелось – со взаимной, надеюсь, пользой – сотрудничать. Так вот, в начале осени он предложил мне кое-какую занятость в его новом предприятии. Разовые поручения – коммерческого, но не только – характера. Без официального оформления, без очерченного круга обязанностей. На подхвате, в общем. Но перед этим маленьким, тогда почти кустарным хозяйством маячили, как всегда у Бочарова, неоглядные перспективы роста и развития.
Я с готовностью согласился. А что, были другие предложения?
Представляю, какое множество читателей считает автора мрачным мизантропом. Да, я сам обратил внимание на то, что мои недруги в повести прописаны гораздо ярче, нежели близкие и дорогие люди. Очень надеюсь, что они, близкие, поймут и не обидятся. Потому, наверное, что отношения с близкими и дорогими – штука естественная, подразумеваемая почти автоматически. Как отцовская суровость. Как мамина всепрощающая забота. Как братская, да и не только братская, любовь. Ценишь, конечно. Однако чаще после утраты, когда уже поздно. А вот случись с кем вражда, конфликт или хотя бы неприязнь – и ты ощетиниваешься. Ерепенишься. Обретаешь тонус и форму. Встреваешь в драку, которая – хотя бы на время – наполняет твоё существование новым смыслом, пусть зачастую и мнимым. Не любим мы, европейцы, поражений!
В изобретённой в Индии мудрой шахматной игре кроме победы или поражения возможен и третий исход: ничья. В индийской же, ещё более мудрой, философии оценка исхода имеет гораздо больше градаций. Западному уму трудно постичь, что кроме победы и поражения существуют не-победа и не-поражение. И что эти понятия для человека Востока по своему содержательны, то есть не равны ни ничьей, ни друг другу.
Я, ничего тут не поделаешь, европеец, в силу этого неспособный органично усвоить то, о чём только что пытался дилетантски рассуждать. Пишу про себя – и, значит, волей-неволей, скорее о своих противниках и антиподах, нежели о людях, заслуживающих упоминания в гораздо большей степени.
Но. Понять бы, на кой хрен Бочарову понадобилось меня спасать. Не были близкими тогда, не стали и никогда впоследствии. Поддержал, чтобы потом доить? – Так не мог я стать в его бизнесе высокоудойной коровкой. Но, прагматично ценя результат, а не благие намерения, я давно пообещал себе никогда не забывать о той роли, которую он сыграл в наимрачнейший период моей жизни, и при случае поблагодарить его за это. И даже испросил у Алексея Юрьевича согласия на упоминание о нём, не обещая, разумеется, золотить его в тексте сусальной позолотой, идеализировать и всячески рекламировать.
А на кой ляд, спрашивается, стану я золотить акулу капитализма?! Ему достанет того, что в нём отчётливо видна личность. Человек дела, начисто лишённый сантиментов трудоголик. Давно и далеко не девушка, так что вряд ли нуждается в комплиментах и расшаркиваниях. Всегда держит дистанцию, суховат и деловит. Довольно часто заблуждается в своих прожектах, но заблуждается, насколько я в силах понять и поверить, добросовестно – и никогда не врёт. Вспомните виконта Фердинанда де Лессепса. Относится к рабочей силе любого ранга трезво и цинично, как к расходному материалу. Возможно, это гораздо более честное отношение, нежели показная, притворная забота о своих вассалах. Я же всегда ценил прямоту.
Да и самой ценной считаешь именно ту помощь, которая приходит, когда ты в ней больше всего нуждаешься. Я многим, всех не перечислить, людям благодарен за то хорошее, что они для меня сделали. Делали много чего и зачастую совершенно бескорыстно, так что вряд ли мне удастся когда-либо расплатиться по всем моим долгам. Вас, Алексей Юрьевич, я от души благодарю за деятельное содействие моему выживанию в самый безнадёжный для меня момент.
Свободное копирование
