Разлюбовь. Судебная хроника - 1

      Глава 10. Разлюбовь. Судебная хроника

      Перед веком, перед веком, перед Богом,

      Перед Господом, глупеющим под старость,

      Перед боем в этом городе убогом

      Помолитесь, чтобы что-нибудь осталось.

      Всё, что брошено, оставлено, забыто,

      Всё, что “больше не воротится обратно”,

      Возвращается в беспомощную битву,

      В удивительную битву за утраты.

             (И. Бродский, Шествие)

          Упрёк, позорный для меня, выслушал я,

      и дух разумения моего ответит за меня.

                (Иов, 20; 3)

          Предательство - это вопрос даты. Вовремя

      предать – значит предвидеть.              

                (Талейран)

      Если вас утомила, огорчила, возмутила, или хотя бы привела в недоумение предыдущая глава, эту вам тем более не следует читать. Событийной информации она прибавит мало. Краше я пред вами не предстану, скорее наоборот. Может стошнить, если вы щепетильны и деликатны. Или соскучитесь, если ждёте новых завихрений и без того немудрящего сюжета. Я повторяюсь – скорее из сугубо шкурных соображений, да ещё потому, что, будучи занудой, сам считаю необходимым привести подлинные документы. Хотя прекрасно понимаю вашу позицию: Господи, да кому, скажите на милость, могут быть интересны документы, хоть бы и подлинные, когда фабула уже предельно ясна, акценты расставлены, а выводы сделаны!

      Ну, так и не читайте! Значит, это не ваше.

      1

      Я прибыл из благословенной Карелии трезвым, как барабан и оптимистичным, как идиот. Случалось разглядывать такие бессмысленно эйфорические рожи в учебнике по психиатрии. Завидовал. Хотя, казалось бы, чему?

      Иногда специально уезжаешь куда подальше, малодушно надеясь: всё, что тебя грызло и продолжает грызть, как-то само собой утрясётся и рассосётся. Именно такие, свойственные, скорее, малым детям, эфемерные упования меня одолевали, простите. Из более материальных радостей я привёз в рюкзаке крупный экземпляр замечательной малосольной палии, самочки озёрного лосося, прощальный подарок соседа по деревне, отставного онежского капитана. Правда, во рту со мной приехала непрошенным спутником достаточно тяжёлая форма цинги. Зубы шатались, дёсны опухли, кусать было больно до невозможности. Как назло, в то время, когда следовало кусаться. Погрызы мерзкой сучки тоже ещё не зажили окончательно, но меня хотя бы не трясло уже и не колбасило. Цинга, знал по книжкам, если есть витамин С, быстро проходит. А боль – дело привычное.

      Это я, мля, загибаю. Да, привычная. Но не всякую можно терпеть. Особенно, если не готов. Если из-за угла дубиной…

      А зубы от цинги, этого я не знал, гибнут насовсем. Необратимо. Это оказалось для меня новостью номер два.

      Просветил меня доктор, к которому я заявился вставлять выпавшую пломбу. Срок гарантии на неё ещё не истёк, а на халяву почему бы не подремонтироваться? Деньги-то в своё время плачены были немалые.

      - Вам что, случилось сидеть? – уважительно и даже несколько опасливо выступил зубодёр, осматривая мою пасть. – Но Вы же не успели бы?

      Это он справился в своём талмуде, чтобы уточнить, когда поставлена пломба. Не мог понять, как это человек на воле и в мирное время может до такого себя довести. И на моё недоуменное: “С чего Вы взяли?” – разъяснил, что цинга – случай в его высокооплачиваемой практике хотя и редкий, однако в данном случае совершенно бесспорный. То есть зубы все мёртвые. И новые не вырастут.

      Ну, с чего-то же надо начинать умирать! Проехали.

      Первая новость, однако, оказалась приятной: из квартиры за время моего отсутствия исчезли тараканы. Напрочь! Сколько Света ни изощрялась, какие средства ни применяла – всё зря. А я, вроде далеко не такой чистюля, да и лентяй, если не сказать расп*здяй, в последнее пьяное время страшный. Но вот, надо же, вдруг пропали. Не объяснившись.

      До сих пор не появились. Тринадцать лет жду, оплакиваю эту потерю наряду с другими, не менее важными утратами. Соскучился.

      Оценить третью новость мне оказалось труднее. Только успел я известить братика Гришу о своём прибытии, как его супруга Таня порадовала меня встречным образом. Взаимообразно. Она же служила тогда в загсе, так что сведения – из первых рук. Оказывается, ещё 25 июля я, без всяких со своей стороны усилий, обрёл холостяцкий статус. Хоть сейчас могу, дескать, получить в их конторе штамп о разводе. И – свободен, как сопля в полёте!

      Да, вовремя я вышел из запоя.

      Спасибо, Танечка! Покорно иду в загс. Послушно ставлю в паспорт искомый штамп. Пытаюсь осознать себя в новом гражданском состоянии. Получается что-то не очень.

      Я не был, когда это случилось, готов к разрыву. Но в ещё меньшей степени я был готов к последующим издевательствам.

      Да, на разводе я сам настаивал в разговорах с уже бывшей, как я её сразу стал называть, когда выгнал, женой. Только как же это: не призывая к суду, без ведома, участия и официально выраженного согласия? Меня что, уже окончательно упразднили как личность? И даже как гражданина?

      Психологи утверждают, что самые тяжкие душевные травмы заживают почти в тот же срок, что и телесные, то есть за несколько месяцев. Мне пяти месяцев не хватило, а это означает, что травма оказалась калечащей, то есть навсегда. Не ящерица, ничего не отрастёт – даже рога, которые и так уже наличествуют вполне себе необратимо. И раз всё равно ничего не поделать, вроде уже готов был махнуть на изъёбы правосудия здоровой рукой. Ан нет, вскипело. И я потащился в суд.