28
Гостям я нажарил, по Катькиному заказу и по нашей сегодняшней бедности, её любимой картошки со шкварками Сало тогда стоило на рынке ещё на диво дёшево. Детвора дружно подвалила, разделась, расселась и весело загалдела. Знать бы мне тогда, что детский смех последний раз звучит в моём доме…
Но они за своим столом прекрасно управлялись сами, а мы со Светой уселись в кухне за бутылкой вина. Не самого лучшего, однако несравненно более приличного, чем сладкий компот, которым её поил Мохначёв.
На её с порога прозвучавшую просьбу о прощении я сначала никак не отреагировал. Как тут прикажете реагировать? Ну, желает девушка облегчить себе предстоящий Великим постом путь духовного очищения. Достичь этого можно по-всякому. Вот родненькая моя, к примеру, предпочитает духовно очиститься, не напрягаясь, избежав ненужных затрат. Невзначай. Как бы промежду прочим. Ещё раз соврамши – вместо действительного раскаяния.
Не новость, не впервой. Боюсь, однако, на таких условиях даже Всевышний не обещает прощения, чего уж ждать от меня, грешного. В качестве авансового платежа желает получить она своё прощение, что ли? Прощёное воскресенье наступило, так что извольте прощать: положено по расписанию. Обязательный и ничего не значащий ритуал, да? Так я, не христианин, следовать ему не собирался. Поэтому не хотел ничего слышать, полагая, что просьба адресована не мне. А в ответ на повторное обращение всё-таки задал встречный вопрос:
- За что? За что я должен тебя простить? Не виноватому прощение – зачем? Может, я и спятил в ту пятницу, шестнадцатого, Бог нам судья, но ведь не ослеп и не оглох же?
- За всё.
“Иногда лучше жевать, чем говорить!” Лицемерие этой абстрактной просьбы резануло мне уже, казалось, неспособную что-либо чувствовать душу новой болью.
- Что ж, ты права. Правильно рассудила, что оптом – дешевле. На рынке тоже так. Я в этом уже кое-что понимаю. Удачно торгуешься. Эдак сам Господь окажется перед тобою в долгу. Но, знаешь, ни в шахматах, ни в привычном мне варианте преферанса втёмную играть не принято, так что уволь. Я не знаю, о чём ты просишь, а чего не знаю, того исполнить не могу.
За Катюху и вообще за детей мы всё-таки выпили – медленно и печально, как будто трахались у гроба. Взаимно замяли разговор, грозивший в нехорошее перерасти. Меня уже отменили, любовь почила безвременно, но детей отменить невозможно. Я читал ей из нового, только что вышедшего сборника Иосифа Бродского, с досадой замечая множество опечаток. Умершему на днях классику, ревностному блюстителю точной, никому больше не свойственной глуховатой саркастической речи, и при жизни, и после оной поразительно везло на опечатки. Только в его текстах опечатки рано или поздно заметят и исправят, а вот в моих – вряд ли. Всего-то разницы между Поэтом и графоманом.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И любимое, давнее и давно известное, из “Писем римскому другу”, наизусть:
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
“Мы, оглядываясь, видим лишь руины”.
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Про руины вроде всё точно. А вот о блудливой сестрице наместника, которая обрела теперь законную возможность общаться с богами, ибо стала жрицей, пропустим. Чтоб не нагнетать, не провоцировать зря:
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
По ходу осторожной, намеренно не затрагивающей ничего обоюдоострого беседы, мы неспешно допили вино, и, видя, что сказать ни ей, ни мне больше нечего, а чуждый ей Бродский в таких дозах изрядно её утомил, я ушёл к Борису пьяствовать – теперь уже всерьёз и надолго. Так, чтобы только поздней ночью и именно что на рогах вернуться туда, где теперь, как сказано, имелись лишь руины. На пустое место, где мы когда-то любили.
Место и вправду было пустым.
Свободное копирование
