20
Мне известны начала психологии. Знаю, в частности, что в норме люди общаются друг с дружкой в масках. То есть оберегают от непрошенного чужеродного вторжения свою глубинную сущность, своё подлинное “я”. Ценят его потому что. Не разбрасываются.
Но это в норме. Маски снимаются в ситуациях предельной, а то и запредельной, близости. Или в шоковых условиях.
Я очень поздно сообразил, что Малышка в отношениях со мной не снимала маску почти никогда. Купальник снимала, не чинясь, но маску – нет! Позволяла видеть не всю себя, а только располагающую сторону. И теперь проявляла постоянство. Человек не столько меняется на протяжении своей жизни, он просто всё больше становится похожим на самого себя. Кто сказал – убейте, не вспомню. Она, вопреки очевидному, не желала сама ни в чём признаваться и что-либо объяснять. – Почему? – Не знаю, и никогда достоверно не узнаю. Спросите у неё сами. А у меня только гипотезы: либо здорово понравилось, оставаясь формально мужней женой, щедро угощать нового избранника моей воблой и, в порядке ответной услуги, быть использованной им, как женщина; либо презирала меня настолько, что не унижалась до объяснений. Вона какие породистые псы вынуждены теперь прозябать на помойках, а во мне, как ни приглядывайся, ни породы, ни экстерьера. Седины мои станет она уважать, что ли?
Третья гипотеза: а если это новая любовь? – выглядит наиболее пристойно. Большое, неодолимое чувство. Если крушение семьи неизбежно, я бы предпочёл, ещё раз повторюсь, именно этот вариант.
Да, физик вправе игнорировать ненаблюдаемые явления. Однако то, что случилось наблюдать, то, что действительно было, он обязан адекватно воспринять и, если позволяют возможности мыслительного аппарата, интерпретировать. Объяснить. Не желая объясниться, она вынудила меня заняться анализом. Сыском, скажете? – Да ваша воля! В гробе я видал терминологию.
Интересно, что примерно в это же время Наталья, милейшая жена Михаила Преженцева, моего доброго университетского приятеля, показательно и примерно женившегося первым на курсе, сбежала от Мишки, прихватив младшую дочь Катерину, в новую “любовь”. Как скучно быть женой инженера, зато как хорошо – генеральшей! Борина навеки яловая барыня Надежда к этому времени тоже успела сбегать к какому-то успешному тогда кооператору, однако через пару месяцев вернулась, слёзно клянясь никогда больше ничего подобного не предпринимать. Повторила, разумеется, побег, но это случилось гораздо позже и, к великому счастью для Бориса, навсегда. Были и другие сходные примеры, как были, разумеется, и противоположные. Тенденция, однако, просматривалась явственная: баба не желает сидеть на якоре. Она, как и рыба, пришло такое время, старается искать, где лучше. Когда-то, возможно, стыд удерживал, но теперь уже мало среди нас уцелело тех, кто помнит, что это за предрассудок такой докучливый.
Но разве мы недостаточно знали друг друга, вступая в брак, чтобы в дальнейшем полностью исключить сомнения друг в дружке? Да нет, наверное (Ещё одна невозможная ни в каком языке фраза!). Допускаю, что я знал её хуже, нежели она меня. Я же не по части человеческих душ инженер, а вообще. По технике. Хитроумный изобретатель в буквальном значении. Умел построить цех, умел организовать сложное производство – но такого рода способности сами по себе златых гор не сулили. Ещё, мне казалось, я любил её и сумел подтвердить эту любовь, произведя на свет желанное общее потомство. А вот стяжать, лидировать и богатеть я ей никогда не обещал, скорее наоборот.
Так каких же я не оправдал ожиданий?!
Потом, все те досадные эпизоды, о которых я позволил себе высказаться в начале главы, несколько омрачали, конечно, семейную жизнь, но, Боже упаси, никак не отменяли её первостепенной ценности в моих глазах, не допускали посягательств на её незыблемость. Я омещанился без восторга, однако вполне сознательно. Потому, наверное, что пришло время оставить ветряные мельницы в покое и по достоинству оценить, как в своё время классик, “щей горшок” и прочие радости безмятежного упорядоченного бытия.
Да, неизбежные сложности были; но это наши – и только наши! – сложности. Я на Свете Маленькой не пацаном женился, примерно знал дистанцию между нею и идеалом – и был к этому естественному рассогласованию готов. Но если не я в ней всерьёз разочаровался, а она во мне, резонно спросить: в чём именно? Неужели только в размерах сиюминутных доходов? Так это может быть абсолютной трагедией только для шлюшки; порядочной жене в таком стыдно признаваться. Мне в этой чрезмерно долгой жизни доводилось вступать со многими женщинами в самые разнообразные, в том числе и самые интимные, взаимоотношения – кроме, однако, товарно-денежных. Раз уж временное, а я в этом старался не сомневаться, безденежье возведено в ранг трагедии, то на что мне следовало рассчитывать, если бы, не дай Бог, случилось загреметь в тюрьму, всерьёз заболеть или (помилуй, Господи!) стать калекой? Теперь, увы, я имею серьёзнейшие основания догадываться, что бы случилось дальше.
Моя мамочка в тридцать пять делала всё, что в её силах – и даже больше – только бы батя, в свои сорок два года пожизненный инвалид, смог бы почувствовать себя не лишним в этой жизни. Выходила, вынянчила, и никто уже не узнает, какой ценой.
А может, всё проще? Некоторые женщины умеют мыслить в соответствии со своими внутренними органами. Почувствовала Светик всплеск известной и всем понятной слабости на передок, зов не вполне удовлетворённой плоти – и, надо же, как раз, когда я, что ж тут поделаешь и кого винить? – то ли уже миновал пик формы, то ли просто наскучил. В жизни семьи почти неизбежно наступает критическое время, когда не столько он её, сколько она его. И это общее счастье, если дама своевременно и ненавязчиво овладела этой мудростью, не прибегая к услугам “спонсора”. Мы, увы, этого счастья не сподобились. Не знаю, любит ли жизнь женщин от тридцати до сорока, но в том, что сами они её любят отчаянно и беззаветно, сомневаться не приходится, к Оноре Бальзаку не ходи. Играй, гормон! Больше ж некогда будет.
Пусть то, пусть другое, пусть даже нечто третье – всегда есть выход. Всегда можно либо попытаться преодолеть трудности, либо примириться с чем-то второстепенным ради более ценных ценностей. Если таковые имеются в наличии, конечно. Но в любом случае, прежде чем решать проблему, хорошо бы, как минимум, её сформулировать. Прямо и честно.
Однако никаких внятных претензий моя супруга не предъявляла. Видела, что я в кризисе, и молчала. Хотя кризисов не бывает только у бездарностей. И вообще это всегда временно, только у каждого – свой период релаксации, то есть возврата к норме. Кто наперёд знает, сколько продлятся горести? В канонической брачной клятве этот вопрос почему-то не прояснён. Пока смерть не разлучит – не слишком ли расплывчато? И не слишком ли долго ждать, да?
Двое чудесных детишек – это лишь естественное, Богом данное свидетельство достаточно тесной физиологической близости здоровых молодых тел. И я, пока жив, неустанно благодарю Господа за то, что Он даровал их нам здоровыми, красивыми и отнюдь не лишёнными способностей. Потому, что это не всегда от нас зависит. Что же до взаимной близости взрослых, родительских душ, так её, простите за банальность, можно проверить только испытаниями. Горестями и напастями, а не декларациями. У нас за эти годы по настоящему серьёзных испытаний, так уж повезло, не случилось – и вряд ли стоит об этом горько горевать. Но вот первое, не самое, вроде, страшное, и – ну не обидно ли? – сразу всё хрусть и пополам. К чертям собачьим, к чертям свинячьим…
Ко всем чертям.
* * *
Стоп, Коржов! А ну-ка отлистай страницы памяти назад, к началу шестой главы. К прологу своей большой и чистой любви. Выстроенной, сколько бы ты ни пытался это смягчить, на ничем не заслуженных страданиях твоей первой жены Кузюки, твоего первенца Дмитрия А. Овен, а виляешь, как Дева! Вспомни, как словами о невиданной любви ты и сам оправдывался, и прелюбодейство своё оправдывал. Что думает, что чувствует Володя, Светин муж, когда ты азартно соблазнял его жену, тебе и подавно было до лампочки. Пацан, что возьмёшь. А теперь, ясен пень, тебе состоявшаяся перемена ролей ох как не нравится. Но с чего ты взял, что отвечать придётся только перед Страшным Судом, который далеко, да и вообще вопрос, состоится ли для тебя, нехристя? Не логичнее ли признать, что он, Суд, уже вершится? Над многими. И над тобой, в частности. И что он не только страшный, но и справедливый.
Всё так. Я был согласен на симметричный ответ судьбы, готов был безропотно принять адекватное возмездие. Но меня – зачем-то, и даже без особой изобретательности, – ещё и водили за нос, превращая в шута.
Свободное копирование
